|
15 сентября 1940 г. в Казани началось следствие по обвинению группы верующих, проживавших в Казани, Нижнем Тагиле, Курске, Перми. Среди них был священник Николай Богородский. В 1920-е гг. он был секретарем Пермской епархии. Во время поездок в Казань о. Таврион неоднократно встречался с ним. После ареста пермской группы под названием «Калужане» в июле-августе 1939 г. священник Николай выезжал в Пермь по указанию о. Тавриона для дальнейшей организации тайной церкви в Перми. По делу проходило 12 человек39. Среди пермяков были монахиня Анна (Кропотина) и Николай Бабин, сын почившего в 1931 г. епископа Кудымкарского Илии Бабина, верный помощник отца в служении Церкви. Он обвинялся за антисоветскую пропаганду и за хранение рукописей по вопросам религии, написанных им и его отцом еще до революции. Все эти труды он сумел до ареста передать в надежные руки. Умер Николай Бабин в тюремной больнице в августе 1941 г. Работники НКВД тщательно изучали круг общения архимандрита Тавриона. Из следственных материалов: «...архимандрит Таврион Батозский был приближенным, доверенным лицом у епископа Крошечкина. Он, безусловно, выполнял указания последнего по организации тайных церквей... Кроме того, с такой же целью создания тайных церквей он систематически наезжал из г. Калуги в г. Пермь и здесь создал ряд нелегальных церквей...». 
27 декабря 1940 г. в Курске архимандрит Таврион был арестован. Вскоре последовал арест Анны Милениной — хозяйки дома, где жил батюшка, и иеромонаха Евгения (Забашта). Они были отправлены в Казанскую тюрьму. Власти пытались «раздуть дело». В 1938 г. был арестован тайный «катакомбный» епископ Петр (Дмитрий) Федосихин и сослан в Кустанай. В 1939 г. была арестована пермская группа верующих, представителей тайной «катакомбной» церкви. Советские органы пытались установить отношения пермских «катакомбников» с союзными. Однако связь епископа Петра с пермскими иеромонахами полностью раскрыть не смогли. Суд определил о. Тавриону 8 лет лишения свободы в ИТЛ, что на северо-востоке Свердловской области (п/я 294) — Севураллаг. Также 8 лет получил и о. Евгений (Забашта). Анна Николаевна — 5 лет. Материалы ФСБ г. Курска свидетельствуют о необыкновенном трудолюбии архимандрита Тавриона: «... в 1940 г. при его аресте вывезли 3 машины с иконами, красками, книгами из дома, где он жил. Кроме иконописных работ, о. Таврион оставил и живописные полотна (например, копии картин Шишкина)... в материалах дела имеется акт от 15 августа 1941 г., который удостоверяет произведенное уничтожение путем сожжения списка предметов, хранившихся в камере вещественных доказательств УНКВД Курской области. В списке указаны: иконы на шелку — 64 шт., большие иконы — 15 шт., малые иконы — 6 шт., портрет епископа (владыки Павлина) — 1 шт., салфетки желтого цвета с изображением святых — 3 шт., и др. религиозные культовые предметы» (архивно-следственное дело №П-12629). Так религиозные книги и иконы частично были уничтожены, а частично переданы в музей атеизма и религии г. Казани. Среди этих, выше указанных предметов, были и вещи, принадлежавшие владыке Павлину (Крошечкину), вывезенные из Калуги в Курск. Сохранилось пять старинных икон из калужских покоев епископа Павлина, одна с дарственной надписью. При аресте о. Тавриона и Анны Милениной они не были изъяты. Лагерь, куда был отправлен архимандрит, находился в районе г. Туринска. Заключённые работали на лесозаготовках и строительстве целлюлозного завода упрощённого типа (особая стройка № 3). Вначале батюшка работал на общих разных работах и на лесозаготовках среди уголовников. Бывало, сядут они передохнуть от изнурительной работы, а о. Таврион потихоньку трудится: «Уркам не понятно было, что трудился я ради Господа, а не на себя». После трудового дня все возвращались в плохо отапливаемые бараки и размещались на нарах. «Там были живые смертники». И, бывало, в предсмертные минуты батюшка принимал исповедь. К нему обращались: «Я вижу, вы священник, я умираю». «А какая прекрасная в нем душа! Какая исповедь! И при таких обстоятельствах! Какая радость!» — вспоминал о. Таврион. — Лежим мы под нарами, кругом грязь, плевки, ругань. А нам светло, как в раю! И он (арестант) шепчет мне на ухо: «Батюшка, как я счастлив, что попал сюда! Я знаю, что завтра меня будут опять пытать, допрашивать, живым я отсюда не выйду, но я ничего не боюсь, потому что я в первый раз облегчил свою совесть». Художественные способности дали батюшке возможность работать в культурно-воспитательной части лагеря художником и в культбригаде художником-оформителем. Жил он в уголочке при сцене, что позволяло ему ежедневно совершать Литургию. 
 Промыслом Божиим А. Н. Миленина попала в этот же лагерь. Она была в более свободных условиях, даже могла выходить за пределы лагеря, и оказывала архимандриту поддержку, тайно «подкармливала» хлебом. Анна Николаевна встретила о. Тавриона в лагере почти раздетого. Оказалось, что вещи у него отобрали уголовники. Она отдала батюшке свое платье, которое он надел под верхнюю одежду, чтобы хоть немного стало потеплее. Позднее о. Тавриону прислали посылку, где было все необходимое. Они старались не показывать, что знают друг друга. За год до освобождения Анна Миленина была переведена в поселок Тавду, на вновь выстроенный комбинат по выработке дельта-древесины. Здесь же, на территории лагеря, был гидролизный завод. Архимандриту Тавриону оставалось еще полсрока. Одно время у него очень болел желудок. Он рассказывал: «Лечить там было нечем, спасала молитва. А потом я почувствовал, что желудок чешется, значит, заживает. И, правда, я поправился тогда». 
В годы Великой Отечественной войны лагерь тоже работал на Победу. В тяжелых лагерных условиях архимандрит Таврион проявлял жертвенную любовь к ближним. Молился за всех и за скорую Победу над фашистами. Ежедневно приносил Бескровную Жертву. Престолом служила его собственная грудь или спина соузника. В годы заключения батюшка много исповедовал отходящих в вечность и в своих мо- литвах всегда поминал их. «Там сотни полегли, а я вот стою, как видите, живой, сорокоуст возношу за них у престола, «за всех и за вся». Он получил большой жизненный опыт в лагерях, где шла ломка личности. Не имея возможности лечиться, потерял несколько зубов, заработал двустороннюю грыжу. Вспоминать об этом времени не любил. Общий «стаж» пребывания архимандрита в лагерях Вишлага и Северураллага составлял одиннадцать лет. Свои аресты он принимал как послушание Божие. Смиренно терпел каторжный труд, сомнительное окружение: рядом находились католики, протестанты, уголовники разных статей, просто атеисты — и всех их объединяло одно горе, одна надежда на избавление. Тут не приходилось выбирать — вступать или не вступать с ними в общение. Нужно было по возможности выжить самому и помочь другому. А главное — оставаться христианином и во всякую минуту быть готовым предстать пред Господом. В этих условиях о. Таврион всегда сознавал себя монахом и священником. За отличную работу и по зачетам рабочих дней, за активное участие во всех лагерных мероприятиях о. Таврион был досрочно (на 4 месяца раньше) освобожден в августе 1948 г. и сослан на поселение в Казахстан40. |