к содержанию

  Подвиг старчества в Рижской пустыни

Вначале 1969 г. архиепископ Рижский и Латвийский Леонид (Поляков)⁵² обратился к Патриарху Алексию I (Симанскому)⁵³ с просьбой: «Ваше Святейшество, прошу направить о. Тавриона (Батозского) в Рижскую пустынь, как старца...» Он хорошо знал о. Тавриона как пастыря, почитаемого и который мог бы возродить процветание Рижской пустыньки. Патриарх Алексий I очень ценил о. Тавриона.  За ревностное служение Церкви Святейший наградил его Патриаршим крестом и орденами святого равноапостольного князя Владимира I, II и III степени.

Указом Патриарха от 13 февраля 1969 г. архимандрит Таврион был перемещен в Рижскую епархию. 6 марта 1969 г. он был назначен старшим священником и духовником Спасо-Преображенской пустыни на подворье Свято-Троице Сергиева Рижского женского монастыря вместо почившего схиархимандрита Косьмы (Смирнова)⁵⁴. 7 марта был зарегистрирован священником в отделе по делам религии по Латвийской ССР. Ему шел уже 71-й год. Рижская пустынь стала последним местом служения в его земном шествии, которое принесло ему всероссийскую известность и почитание.

Не хотелось покидать о. Тавриону возрождающийся Некоузский храм, который он расписывал и украшал. Но послушание было превыше его желания. Прихожане тяжело расставались с ревностным пастырем. Некоторые из местных и приезжавших в Некоуз из других городов последовали за архимандритом. Позднее они по его благословению переселялись и устраивались в Елгаве на постоянное жительство. Многие были в тайном постриге. С годами около старца образовывалась духовная семья из последовавших за ним в Пустыньку. Селились они отдельно от монастырских сестер и трудились по послушанию батюшки. С монахинями Пустыньки они не сблизились, но ладили. Многие были не воцерковленными, но надежной опорой для батюшки.

Обитель находилась в глухом сосновом лесу, в 12 километрах от ближайшего населенного пункта Елгава, а от Риги — в 70 километрах. Здесь росли деревья-великаны, знаменитые прибалтийские сосны, кроны которых мягко рассеивали солнечный свет, пропуская его сквозь ветви косыми лучами. В этом дивном месте находились два полуразрушенных храма: летний — во имя Иоанна Лествичника, и зимний — во имя Преображения Господня. «Как было всюду отрадно! Лес же кругом и лоси, и цапли, и зайцы, дикие олени. На заре выйдешь — «ого-го»,— кричат зверушки. Никто не охранял монастырь. И ограды вокруг не было. Отец Таврион вокруг с молитвой обойдет, и Господь все хранил», — вспоминает духовная дочь батюшки Лидия Лях.

После смерти архимандрита Косьмы (Смирнова) Пустынька в течение года находилась в упадке, паломники редко посещали обитель. Строения были в запущенном состоянии, требовался огромный труд и материальные средства. Батюшка сразу приступил к ремонту храмов. Восстановил их внутренний и внешний вид. Батюшка в основном служил в летнем храме во имя Иоанна Лествичника. Храм всегда был полон и не вмещал всех молящихся. При входе в храм (до 2005 г.) висела простая деревянная табличка в рамке с надписью, сделанной масляной краской: «Духовник Пустыни архимандрит Таврион».

Вначале были построены два двухэтажных дома. В одном доме поселяли паломников. На втором этаже другого дома жили сестры, последовавшие за батюшкой в Пустыньку. На первом этаже была келья архимандрита Тавриона. Здесь же, на первом этаже, находились канцелярия, приемная, кладовая, трапезная и огромная библиотека, в которой имелись в большом количестве многотомные подписные издания классиков, святоотеческая литература, церковные и богослужебные книги. Часть книг была приобретена в разные годы о. Таврионом в букинистических магазинах. Некоторые из этих книг когда-то принадлежали закрытым в советское время церковным библиотекам, духовным семинариям и монастырям. Огромная библиотека странствовала с ним и сохранялась у надежных людей

Кроме жилых помещений, в Пустыньке возводились подсобные постройки: сарай, кухня, кладовая, трапезная, баня и др. Отец Таврион сам руководил строительством и ремонтом всех объектов, и работал со всеми вместе. Завязывал рот и нос от пыли платком и вычищал помещения. После службы батюшка переодевался в гражданскую одежду, длинные волосы прятал под шляпой, вызывал машину из Елгавы и объезжал базы и магазины для покупки необходимых строительных материалов. С собой брал помощников из числа паломников или местных прихожан. Водители охотно ездили, зная, что «старичок«, много платит.

Позднее в Елгаве о. Таврион приобрел двухэтажный дом. На втором этаже находилась его келья. Но здесь он бывал крайне редко. В Пермь писал: «Дорогая моя сестра Ксения! Живу в прежних условиях. Богослужения ежедневные и при том один. Так и подумывай, долго ли протянет мое здоровье, заботы много, рабочих нет, да и нанять их почти нет возможности. Вот и надо думать, кто будет поддерживать жизнь и целостность хозяйственную обители? Надежда на паломников. Они-то и помогут нам. Вот и надо не покладая рук работать духовно и хозяйственно. 25.01.1970 г.»

С самого начала прибытия о. Тавриона в Пустыньку стали стекаться сюда паломники со всех концов России: из Москвы, Петербурга, Поволжья, с севера, Урала, Сибири, Дальнего Востока, Белоруссии, Украины и Средней Азии. С большим радушием встречал приезжающих духовник обители. Некоторых приветствовал по имени, хотя их видел впервые. Ежедневно паломников было до шестисот человек. Они оказывали большую материальную помощь обители. Паломников сразу направляли на кухню, кормили и устраивали на ночлег. Трапеза предлагалась бесплатно, три раза в день, постные супы, каша и чай. Батюшка заходил на кухню и благословлял пищу. Эта скромная еда была очень вкусной. Вне Богослужений все получали послушание. Сестры, прибывшие с батюшкой, занимались хозяйственными и организационными работами по обустройству паломников. Мест не хватало, поэтому часто спали на полу, да и на полу не хватало места, а поэтому порой некоторые размещались под деревьями или в сараях. Архимандрит Таврион старался, как можно больше приготовить мест для размещения паломников. Возводить новые постройки власти запрещали, и он «выискивал возможность» пристраивать и надстраивать к существующим зданиям. Под предлогом, что нужен сарай, выстроили трапезную и кухню. Добившись разрешения на постройку бани, позднее к ней добавили второй этаж, где обустроили помещение для паломников.

Отец Таврион усердно помогал соседним совхозам деньгами и рабочими. Во время посадочной и уборочной страды сестры обители и паломники ездили помогать совхозам. Местные власти были довольны такой активной помощью со стороны монастыря, но время было советское, и милиция часто приезжала с проверкой паспортного режима. Были и другие проверки, как пожарный и технический надзор. Отец Таврион по-хозяйски решал все возникающие вопросы, устранял недостатки и замечания, был внимательный к «начальствующим». Всех приглашал к столу, угощал, давал «на дорожку», и трудности устранялись.

Пустынька стремительно возрождалась. Отовсюду сюда посылались продукты, деньги, бытовые предметы, одежда и обувь. Посылки часто приходили вскрытые. Архимандрит Таврион получал огромные суммы денег, которые расходовал по мере надобности: помогал бедным и нуждающимся, снабжал продуктами и одеждой Пюхтинский монастырь, благоукрашал храмы, оплачивал ремонтно-строительные работы. Постоянно материально поддерживал владыку и игуменью. Сам же батюшка носил все старое, штопанное, несколько лет ходил в одном и том же подряснике. Хотя можно было менять одежду несколько раз в день. Он был большой аскет и все раздавал.

Маленькая Пустынька материально поддерживала три Прибалтийские епархии. Отец Таврион как-то весело пошутил: «Я как дойная корова!» В то время, например, в Калининградской области не было ни одной церкви, ни одного молитвенного дома, и оттуда верующие ехали в св. Пустыньку или в Ригу. Однажды, просматривая книгу посетителей Пустыньки, владыка Леонид (Поляков) отметил: «...большинство прибывает из тех мест, где нет церквей. Люди верующие дорожили временем, ехали туда, где преподавались св. Таинства».

Не раз посещали Пустыньку родственники о. Тавриона: родные братья со своими близкими. Однажды приехали вместе братья Виктор, Константин и Георгий. Они были уже в преклонном возрасте. С большим вниманием к ним отнесся о. Таврион, пригласил на трапезу. «Не знал чем накормить, как угодить. Георгий был очень беден, для него приобрели новую одежду. Батюшка одарил всех подарками», — вспоминает племянница о. Тавриона Ирина Васильевна Алексакина-Батозская. Она со своей матерью и мужем Александром часто посещала Пустыньку. Супруги оказывали большую материальную помощь обители. Часто посещал батюшку пермский тайный монах Виктор (Плешков). Посещали архимандрита Тавриона представители духовенства: митрополит Аргентинский Платон, подвижник Глинской пустыни митрополит Зиновий (Мажуга)⁵⁶, духовно окормляющий русские приходы Грузии и Армении, епископ Московский Ювеналий и др.

К духоносному старцу паломники обращались с разными вопросами и нуждами. Принимая посетителей, архимандрит Таврион всегда сидел лицом к иконам и сосредоточенно слушал. Он всем старался помочь, дать совет, утешить, ободрить больных. «А скорби и болезни,— говорил —это ласка Божия».

Одна женщина привезла слепого брата на исцеление. Отец Таврион ей посоветовал: «Дорогая, ему не глаза надо лечить, а сердце». В каждом его слове усматривался смыл об исцелении души. Бывало, у него выпрашивали деньги из-за корысти, а не из-за нужды. И он прозревал это, и, вздыхая, крестил лоб человеку, наставлял к праведной жизни, но деньги все равно давал, сочувствуя несчастным грешникам.

Однажды к о. Тавриону приехал мужчина с банкой варенья. Батюшка строго сказал: «Вези обратно жене». Посетитель был смущен. Действительно, варенье он взял тайком от жены.

Приезжающим издалека с детьми советовал не ездить с детьми и не маять их, а молиться дома. «Дети — это цветы. Вот и Иерусалим», — говаривал он. Батюшка с особой нежностью относился к детям. Всегда помнил, у кого дети, внуки, племянники. На Рождество и Пасху для них готовилось до 300 больших пакетов с подарками. В зимние каникулы всегда было много детишек. Они благоговели перед батюшкой. Когда однажды спросили пятилетнего Диму Пучкова: «Кем ты будешь, когда вырастишь?» «Как отец Таврион благословит», — важно ответил мальчик. Сейчас он член Международного Союза художников. Некоторые по благословению батюшки стали врачами. Отец Таврион ставил детей на клирос, и они читали с радостью. О детях — Наде и Володе, приезжавшим из Риги, отец Таврион как-то сказал: «Девочка — цены не складешь, а мальчик — тре-е-щину уже дал».

Окна первого этажа для безопасности были с решетками. К батюшке наведывались разные люди, иногда ночами, а то и на мотоциклах. Однажды ночью к его келье подошла группа неизвестных людей. Постучав в окно, разбудили батюшку. Поговорив с непрошенными гостями, он, очевидно, дал им денег, и они ушли. Утром сестры заметили взволнованность батюшки, но причина её осталась для них тайной, о разговоре с ночными гостями он сестрам не поведал. Не отказывал о. Таврион и местным бедолагам, порабощенным немощами алкоголизма, которые его часто «навещали».

Как-то от сильного ветра на крышу домика, где на втором этаже жили сестры, упало большое дерево. И это сильно испугало находившихся там, но трагедии по милости Божией не произошло, а дерево после распилили на дрова.

Постоянное стечение людей к старцу, приношения и пожертвования давали обители большой материальный достаток. Даже после смерти о. Тавриона долгие годы обитель не знала нужды. Старец часто напоминал сестрам, предвидя дальнейшую судьбу обители: «Оскудеют овцы от пищи, и не будет им чего ясти. Быстро придет это все». Говоря так, он имел ввиду духовное окормление.

Архимандрит Таврион был воспитан в лучших традициях православного русского монашества, где было только два главных слова — «прости и благослови», и где «любовь и прощение друг друга являлись основой». И если этому научиться, то жизнь станет радостной и плодотворной. Умудренный жизненным опытом, он видел и знал вся и все. Он понимал, что атеистическая власть старалась разрушить монашество и духовенство. Имелись храмы, но, к прискорбию, они, кроме воскресных дней пустовали, а зачастую стояли закрытыми на замке. Верующие люди переживали духовный

голод. Отец Таврион скорбел, что в современной церковной и монашеской жизни совершенно не было внутренней работы духа. Большинство веровали по традиции. Сделать человека, воспитанного с детства в атеистическом духе, преемником — это большой труд. Почти невозможно. Он говорил: «В нашей жизни должно быть зернышко веры. Его надо укреплять, его надо сеять. Чем больше нас стесняют, окружают неверием, препятствиями, тем сильнее и чище в нас должна быть вера. Если воду стесняют, она выпирает наверх. Ее ничем не удержать. Так точно вера наша должна быть. Чем больше нам препятствий, стеснений, ущемлений, тем больше мы должны терпеть и светить миру».

Батюшка озабочен был и тем, что именно из-за формального совершения Литургии утрачивается сам смысл приношения Бескровной жертвы. Ветхозаветное семидесятилетнее пленение евреев сравнивал с семидесятилетним временем советского периода: «А помните израильский народ? Сколько лет был в плену? Семьдесят. Тоже мы семьдесят лет. Время скоро подойдет, ляжем спать в СССР, а встанем, его нет. Со временем истинных архиереев не будет, а старцев тем более. Богослужения будут совершаться чинно, красиво, но истинные увидят разницу. Все ускорится, все бегом, бегом».

Архимандрит Таврион стремился к тому, чтобы в Богослужении участвовали все присутствующие. Он говорил: «За Божественной литургией небо и земля соединяются вместе. Сам Господь приходит». Правый клирос состоял из монашествующих, а левый — из приезжих и его общины. Он приглашал всех присутствующих присоединяться к хору, поручал паломникам читать шестопсалмие и Апостол. Монастырские обижались, а он говорил: «А кто же будет после нас?» Батюшка особенно старался привлечь молодежь. Сам готовил подходящего кандидата в священники, а потом представлял его владыке Леониду. И посеянные им семена веры произрастали во многих молодых людях. Его духовные чада стали достойными тружениками на ниве Христовой: священниками или монахами. Они и поныне служат во славу Русской Православной Церкви.

В настоящее время в Екабпилсе в Свято-Троицком мужском монастыре настоятельствует игумен Алексей — воспитанник о. Тавриона. Батюшка о нем говорил: «Он уступил Христу и мягкую постелицу, и сладкий сон».

Многие паломники по благословению батюшки оставались в обители на продолжительный срок, на время отпусков. Работы хватало всем: одни красили, другие белили, носили воду на кухню, стирали белье, пилили, кололи и складывали дрова, подносили кирпич к месту постройки, делали уборку территории и сажали цветы, даже мостили дорогу. Находилась работа плотникам, столярам, электрикам. Жизнь «ключом кипела».

В Пустыньку старец вдохнул новую жизнь. Труд для монастыря паломникам был приятен и полезен. Настоятель — живой и энергичный -— вникал во все дела обители. Он стремился обеспечить максимальную возможность для духовного отдыха паломников: «Берегите драгоценные денечки, ведь тут для вас все предусмотрено. Отдохните душой, не суетитесь. Лучше один день в монастыре, чем тысяча дней в доме мирском», — говорил он.

Батюшка восхищался природой Пустыньки, особенно зимой, перед Рождеством: «Это Господь украсил, как невесту, в белое одеяние, — и с сожалением добавил, — раньше была Святая Русь, и говорили, что если кто хочет посмотреть на Христа на Земле, пусть едет в Россию на Рождество и увидит. А теперь атеистическое государство. Что осталось от Святой Руси? Все обездушено, обесценено».

О цветах о. Таврион говорил так: «Под каждым лепесточком я вижу ризу Христову». Вот почему батюшка так любил цветы, но не красные. Стремился, чтобы их было как можно больше на монастырской территории. Где бы ни служил он, храмы всегда были украшены живыми цветами. В алтаре круглый год были живые цветы. Букет составлялся из разных цветов, которые сочетались с веточками дуба, березы, липы. Как художник-живописец он стремился к разнообразию цветочной гаммы. В Пустыньке храмы украшала м. Афанасия. Батюшка подсказывал и предлагал, как лучше и где располагать цветы. Притом ей говорил: «Они за тебя на Страшном суде постоят! Цветы за тебя помолятся!» Фитилек у лампадок советовал оставлять поменьше: «Чтоб огоньки, как звездочки горели, а не пламенем коптили».

Рабочий день старца начинался с четырех часов утра. Когда о. Таврион шел на службу, при входе в храм пел «Достойно есть», потом прикладывался к иконам и заходил в алтарь. Молился, затем приступал к проскомидии. Так как о. Таврион служил один, то за неимением времени прибегал к общей исповеди, которая начиналась в 5 часов утра. Старец читал молитвы и объяснял значение Таинства Причащения Тела и Крови Христовых. Он часто говорил: «... только без слез не причащайтесь. Это не варенье ложкой хлебать, а осознавать свое недостоинство и благоговеть перед Чашей». В проповеди о покаянии стремился донести до сознания верующих то, что Бог смотрит на сердце человека, видит, как в глубине его совершается покаяние. Он объяснял: «Покаяние — это глубокое самоиспытание. Если ты стремишься к святости, надо работать над собой, исследовать самого себя, ходить в Церковь Божию. Надо показывать веру своим примером, а не рассказывать».

Главным моментом исповеди было произнесение всеми исповедующимися вместе с о. Таврионом молитвы мытаря: «Боже, милостив, буди мне, грешному» (трижды. Затем молча подходили под епитрахиль старца для разрешительной молитвы.

Исповедующихся записывали, и старец обязательно молился о них за Литургией.

Во время Богослужения архимандрит Таврион несколько раз менял облачение. Евхаристию служил в красном, а причащал — в белом. По воспоминания м. Тавифы: «У старца был такой обычай: все паломники во время своего пребывания в монастыре ежедневно причащались». «Иногда можно было видеть, как слезы текли по лицу о. Тавриона, когда он только что Причастившись в алтаре, выходил на амвон с Чашей», — вспоминает игумен Евгений (Румянцев).

В службах о. Тавриона была маленькая особенность, что отличало от ведения службы другими священниками. «Святый Боже» сначала пел хор, затем о. Таврион поворачивался лицом к молящимся и говорил: «Поем всей церковью», — и сам руководил пением. Третий раз «Святый Боже» пел хор. Общая молитва всех окрыляла и обогащала духовно.

Соборование батюшка проводил не реже одного раза в неделю. Перед соборованием он объяснял значение этого Таинства. Сам раздавал каждому горящую свечу, сам читал канон, сам помазал. Во время помазания весь народ пел: «Услыши нас, Господи, услыши нас, Владыко, услыши нас, Святый». На Таинстве совершалось множество видимых и невидимых чудес: больные исцелялись, освобождались от одержимости. Во время соборования одна больная, когда подходил помазать о. Таврион, со страхом выкрикивала: «Лев духовный идет, лев духовный. Он всю мелюзгу отсюда выгонит. Надо удирать отсюда». А когда помазывал её белый священник, она кричала: «Мажьте, мажьте, я вас не боюсь». Однажды пятилетняя девочка плевалась, мазать не давала. Как только один раз о. Таврион её помазал, прошел по кругу, она постепенно успокоилась, подбежала к нему и говорит: «Батюшка, я тебе много конфет куплю. Мажь, мажь маму и папу». Вот какая благодатная сила шла от духоносного отца! Он всегда жалел бесноватых, утешал их, ласково уговаривал: «Потерпите, Господь помилует. По-соборуйтесь, причаститесь, вот вам и лечение». Некоторых больных соборовал не один раз, с интервалами через неделю. Пустынька была духовным чистилищем для многих. Иногда, в исключительных случаях, батюшка отчитывал одержимых больных. Но при этом должна была сохраняться тайна. В теплую погоду соборование совершалось на улице. На соборовании о. Тавриону помогали обычно приезжавшие погостить в Пустынь батюшки.

Архимандрит Таврион имел не только духовные дарования, но и дар слова. Обилие и возвышенность проповедей, внутреннее убранство храма привлекало верующих и расширяло перед человеком духовный горизонт. Каждый воспринимал слова старца как обращение лично к нему. Он был прозорлив, кого утешал, кого обличал, говорил прямо всю правду: «Вот мы сюда собрались: духовенство, псаломщики, регенты и разные церковные работники. А что мы из себя представляем? Доски от разбитого корабля. Так не будем же отчаиваться, Бог милостив, и на щепках будем спасаться».

Ничего и никого не боялся. Обычно, если батюшка хотел человека вразумить или дать наставление, всегда крестил лоб. А бывало, когда обличал, стучал по лбу. Он говорил: «Я вас всех, как в зеркало вижу. Если я замолчу, то камни возопиют». Излюбленная его фраза была: «Тайну цареву хранить надо, а о делах Божиих говорить похвально», — вспоминает его духовная дочь Лидия Лях.

Старец ежедневно говорил две, а иногда и три проповеди. Лицо его светилось, и сам он преображался. Благодать Божия действовала в нем. Каждое слово глубоко проникало в души молящихся. Говорил батюшка своими словами без подготовленного текста в течение 20-30 мин, что «Бог на душу положит». Он читал с закрытыми глазами, словно слушал свой голос, читал без остановок, переходя от одной Евангельской темы на другую, приводя в пример жизненные факты. Часто медленно ходил вдоль солеи. Его речь произносилась выразительно, убежденно, с заметным украинским акцентом. Во время некоторых проповедей присутствующие плакали.

Духовная дочь о. Тавриона — Нина Семеновна Мишина — сохранила проповеди, которые были записаны по благословению батюшки ее сыном Сергеем на магнитофон «Sony», приобретенный также по благословению батюшки в начале 1970-х гг. Проповеди о. Тавриона поучительны и разнообразны, в них сияние истины Христовой. Слушая голос старца, его проникновенную речь, понимаешь, в каком состоянии находились в то время богомольцы, видящие и слушающие батюшку. Без сомнения, в душе человека происходило духовное переживание, осознание самого себя и своего недостоинства, происходило исцеление души через внутреннее покаяние. Вот почему многие во время его проповедей глубоко вздыхали и плакали навзрыд. Своими беседами и проповедями о. Таврион призывал каждого, поставить себя мысленно пред Богом и понять свое предназначение. Он говорил: «Церковь — это духовная школа. Человек должен духовной жизнью жить, надо самому себя исправлять. Самое главное — держать себя в святости, удерживать страх Божий. И не думай, что ты будешь жить просто, легко и свободно. Надо ничего не пугаться и не смущаться». Своим евангельским духом он закладывал основы подлинной религиозной жизни верующих. Всевал в сердце на основе Св. Писания истинность человеческого бытия во временной жизни и вечности. Советовал почаще читать Откровение Иоанна Богослова. Часто на Литургии во время проповеди старец рассказывал, как Господь дал апостолу Павлу «Ангела сатаны — жало в плоть», и как Павел просил Бога избавить его, но Господь ответил: «Нет, Павел, хватит тебе благодати Моей. Сила Моя в немощи совершается». Тогда Павел возопил: «Если в слабости совершается Твоя сила, Господи, тогда дай мне еще больше таких немощей, чтобы сила Твоя явленнее была во мне». И от этого примера скорбящие смирялись и успокаивались.

Архимандрит Таврион ввел в Пустыньке ежедневное Причащение св. Христовых Таин для всех присутствующих на Богослужении. Многих это соблазняло, и смущает по сей день. Он понимал природу, смысл и дух Таинства Евхаристии, поэтому вернулся к древней практике участия всех христиан в трапезе Господней за каждым собранием общины. До этого в России ни один духовник не прибегал к этой древней традиции, когда все участники евхаристического собрания подходили к Чаше и, вкусив Тела и Крови Христовых, становились единым телом во Христе. Нужны были большие усилия и старания для утверждения духовной традиции древней Церкви. Во время Литургии батюшка часто выходил на амвон и регентовал, протяжно произносил: «Поем всей церковью». Сам запевал, и народ подхватывал. Любовь батюшки и общая молитва согревала и объединяла всех. А после песнопения, бывало, скажет: «Кто хорошо, кто корявенько. Все в кучу сливается, и все хорошо!» «Правый хор пели, как канареечки. Их немного было, но зато было красивое молитвенное пение: инокиня Варфоломея — регент, м. Афанасия, м. Феофания (ныне в схиме Варвара) и м. Параскева — экономка Пустыньки», — вспоминает Лидия Лях, духовная дочь о. Тавриона.

После Литургии о. Таврион никогда не служил молебнов. Он считал, что совершение после Литургии другой службы умаляет величие Евхаристии как Таинства Таинств.

При совершении отпевания о. Таврион всегда говорил проповедь и старался донести до сознания присутствующих мысль о том, что разлучение с этим миром ждет каждого. Он говорил: «Мы прекрасно знаем, что к этому неизбежному концу каждый из нас приближается. Человек не может сказать, когда он закончит свое земное пребывание, когда Господь призовет его и при каких обстоятельствах. Будьте бодрственны». А молитва «Со святыми упокой, — объяснял батюшка, — проникает во все трам-тара-ры ада. Весь ад трепещет от этой молитвы».

Архимандрит оказывал духовную помощь правящему архиерею Леониду (Полякову). Владыка ценил старца, находил у него душевное успокоение и утешение. Старец обладал огромным житейским и духовным опытом. Отношение с властями в то время были сложными, и он подсказывал владыке, как поступить в определенных ситуациях. Архиепископ Леонид совершал службы в Пустыньке по средам, кроме того, архиерейская служба совершалась на Рождество, Пасху, Преображение Господне,

на другой день после Благовещения и в день памяти духовного отца и наставника о. Тавриона, архиепископа Павлина (Крошечкина).

В начале 1973 г. о. Таврион перенес операцию по удалению «двухсторонней грыжи», которая была проведена по рекомендации владыки Леонида (Полякова), имевшего медицинское образование. Страдал батюшка и расширением вен, простуженные в неволе ноги мерзли и болели, а поэтому он постоянно носил теплые носки. Мучила стенокардия. Несмотря на свой солидный возраст, он всегда был весел, не терял бодрости духа и даже не носил очков, имел хороший слух и острое обоняние, не знал головных болей.

10 августа 1973 г. о. Тавриону исполнилось 75 лет, а 26 августа был день его мирского Ангела — Тихона Задонского. По поводу юбилейной даты в Пустыньке в этот день было особенно много почитателей знаменитого старца. Прибыл и владыка Леонид. После Богослужения архиепископ Леонид произнес юбилейную речь:

«Сегодня св. Православная Церковь празднует св. Максима, Исповедника, блж. Максима, Христа ради юродивого Московского чудотворца. Сегодня день Ангела покойного Святейшего Патриарха Тихона, поэтому мы особенно возносили молитвы. И потом во время панихиды была вознесена молитва о Святейшем Патриархе Тихоне. И сегодня св. Православная Церковь празднует память святителя Тихона Задонского, который недолго управлял Воронежской Задонской епархией, потом ушел на покой и занимался духовничеством и литературной деятельностью. Его основное произведение литературное — «Сокровище духовное от мира собираемое». Святитель Тихон Задонский сделал в этом литературный подвиг, у Вас другой путь. Вы сегодня собираете духовные сокровища от мира сего обращающихся к вам верующих людей за советом. Убогая и скромная обитель Преображения Господня, в которой мы молимся сегодня, отмечает день Вашего мирского Ангела. Что нам пожелать Вам в этот день? Прежде всего, милости и помощи Божией! Потому что на Вас возложено служение непосильное для Вас. Вам сегодня возвещена старость. Старость начинается по Св. Писанию после 75-и лет. Ваш 75-летний возраст явил старость. В старости бывает расслабление, поэтому мы желаем Вам милости и помощи Божией для того, чтобы Вы смогли и в дальнейшем продолжать служение Церкви Божией, чрезвычайно трудное в условиях женского монастыря. В условиях обители мужской братии спасаться значительно легче. И всегда было чрезвычайно трудно духовникам в женских обителях.

Вы отличаетесь трудолюбием, благоусердием, вы отличаетесь добрым отношением к людям. А потому люди, видя Ваше доброе отношение, стремятся к Вам. В этот день, кроме мудрости и помощи Божией, в Вашем многотрудном пастырском делании, мы желаем Вам многих и многих лет в священническом служении на тех поприщах, на которых Вы поставлены в Церкви Божией. Еще раз хотелось Вам пожелать милости, помощи Божией и много, много лет жизни».

Духовному отцу

(ко дню Ангела о. Тавриона — 26 августа 1973 года)

Пастырь чудный, безупречный, поздравляя здесь тебя,

Шлет поклон тебе сердечный Церкви Божией семья.

Дорогой ты наш учитель и отрада всех сердец,

Ты наш Ангел-утешитель, наш молитвенник, отец.

Ты с врагом коварным в битву постоянно нас зовешь,

А плоды своей молитвы в помощь каждому даешь.

Мы слабы, однако, духом, тяжко губит нас порок.

Помолись, чтоб вечным мукам нас Господь всех не обрек.

Чтобы дал для исправления Благодать святую нам И духовное стремление, пламенеть чтоб к Небесам.

Чтобы в мире злом и грешном плакать только о грехах,

Не рыдать бы безутешно о потере тленных благ.

Но Христово взявши бремя, бремя горя и скорбей,

И пока еще есть время в тесный путь идти скорей.

Лучше малыми вратами в радость Господа войти,

Чем широкими путями к вечной гибели прийти.

Рать Христову собирая по лицу земли родной,

Ты и нас, благословляя, сопричисли к рати той.

Наш молитвенник смиренный, радость скорбных и больных.

Будь же здрав, благословенный, много лет в трудах земных.

Будь же здрав на многи лета, наш наставник и отец.

И веди от мрака к свету своих избранных овец.

Много трудился духовник обители о. Таврион, совершал неукоснительно ежедневные Богослужения утренние и вечерние. Принимал паломников, вникал во все хозяйственные дела обители. В феврале 1975 г. духовной дочери Нине он писал: «... Служу, принимаю паломников и отвечаю на письма. Так проходит моя старческая жизнь. В храмах и по домам теперь всегда тепло, но строить надо баню со всеми удобствами и при ней прачечную. Столовую расширили...» Кроме всего, о. Таврион писал иконы для храмов. Обычно он надевал белый халат и в своей «мастерской» часа два в день занимался живописью. Иконы, картины с сюжетами на Евангельские темы, пейзажи и натюрморты батюшка писал в академическом стиле. Этой работой он занимался с удовольствием, холсты на рамы натягивал сам. Рисовал с глубоким чувством благоговения и молитвой. За образец брал репродукцию картины, сюжет же изменялся, и называл свои работы «живописью», в том числе и иконы. В алтарной части летнего храма висела написанная им икона «Воскресение Господне». В 1990 г. она обильно мироточила, к ней прикладывались и помазывались. В 2003 г. в Пустыньке мироточило 15 икон (часть которых была написана о. Таврионом), из них от трех брали миро для помазания.

Весь день о. Тавриона проходил в трудах и молитве, в общении с паломниками, которые по благословению батюшки включались в повседневные дела обители: носили воду, помогали в трапезной, косили сено, работали на скотном дворе, огороде, собирали грибы, ягоды. Вечером под звон колоколов все вместе собирались в храме для вечерней молитвы, испытывая чувство внутренней полноты и душевного покоя. После службы шли в трапезную, потом читали вечерние молитвы, а затем все расходились на ночной отдых. А батюшке приносили письма, которые он прочитывал, и на каждое письмо, даже на крохотную телеграмму, считал нужным ответить.

Писем приходило очень много, и он до полуночи, а то и за полночь просиживал над ответами, в 5 часов утра вел Богослужение, потом принимал посетителей, затем были хозяйственные дела — и так почти без сна изо дня в день.

Кругозор его был широк, он проявлял интерес не только к духовной музыке, любил слушать Баха, Бетховена, Гайдна, Моцарта и украинские колядки, записанные на грампластинках, которые купил в свое время в антикварных магазинах Москвы и крупных городов.

У батюшки был патефон красного цвета, на котором он прослушивал записи во время работы над письмами. Архимандрит Таврион старался быть в курсе событий, происходящих в стране и за рубежом, он иногда просматривал газеты и журналы, слушал радиоприемник. Это было нужно, так как он, общаясь с людьми, должен был разрешать многие вопросы с учетом обстоятельств времени. Многие духовные лица осуждали его за мирские интересы, но он был совершенным пастырем и ревностным стражем Православия.

Случались внутренние неурядицы в обители. Монастырские сестры высказывали недовольство батюшке за постоянное «нашествие» паломников, которые не давали тихо, спокойно жить. Хотя им не приходилось обслуживать приезжающих в обитель, паломники сами оказывали большую помощь обители своими трудами и приношениями. У многих на-сельниц вызывали неприязнь те, кто записывал проповеди батюшки, они тогда не хотели их слушать и демонстративно уходили из храма. Отец Таврион печалился, что монахини духовно не совершенствовались, поучения не слушали, но утверждал: «Я все равно буду говорить, хоть бы все ушли, а Господь все учтет». Паломники же с большим вниманием слушали старца. Сказанное им отзывалось в сердцах присутствующих, во время проповеди часто разрешался их вопрос, с которым они приезжали: «Что подумаешь сказать или спросить, так сам скажет».

Насельницы Пустыни, в том числе и некоторые монахини, не понимали деятельность и стремления настоятеля, который призывал к более усердному причащению и миссионерству. Обычно причащались все богомольцы, каждый день — до 180-ти человек. Так было введено в Пустыньке. «... Вы в обитель пришли не просто на торжественное Богослужение. Надо каждый день приходить к Чаше Христовой. Может, у вас такой благодатной возможности не будет», — говорил о. Таврион. Чтоб защитить себя от всевозможных отрицательных влияний атеизма и безбожия, батюшка призывал прихожан причащаться каждый день. К этому не обязывал монахинь, хотя владыка Леонид их благословил чаще причащаться. Некоторые насельницы относились к батюшке не дружелюбно, порой враждебно, обвиняли в корыстолюбии и стяжательстве. Много было козней от сестер. Были среди них и доносчицы. Но батюшка знал: «Если тебя за день никто не ущипнул, не укусил, то твой день пустой, ты не монах». Поэтому он терпеливо нес свой ангельский чин и послушание Церкви Божией. Можно сказать, что слежка и контроль шли за ним «по пятам» в течение всей жизни. Он и после ссылки был ссыльным. Его переводили с одного прихода на другой восемь раз, несмотря на его возраст и болезненность. Однажды о. Таврион своим пасомым сказал: «Меня поставили сюда не по моей воле. Святейший благословил ехать: «Иди, трудись». Некоторым, может быть, страшно не нравится.

Пусть не нравится. Я для Бога тружусь, а не за почести. Не сегодня-завтра позовет меня Господь и за ваши души, и за виноградник потребует отчет».

Обитель была под контролем местных властей. Часто приезжали с проверками паспортного режима.

Обходили территорию с целью выявления новых церковных строений. Запрещали проживание несовершеннолетних детей в обители.

Но особого давления не было, по молитвам старца все устраивалось.

Однажды осенью о. Таврион на вечернее Богослужение не пришел. Храм был полон молящихся, все стояли в ожидании батюшки и молча молились в темноте. Свет без него не включали. Оказалось, что из Елгавы приехали «блюстители порядка» и увезли батюшку. Вернулся о. Таврион в сумерках. Зашел в храм, все оживились, включили свет, и началась служба. Вскоре после этого его вызвали в Москву. Батюшка был озабочен этим «приглашением». Но сказал: «Надо ехать. Надо». Вернувшись через несколько дней в Пустынь, он рассказывал, что ему было предложено работать на органы КГБ. Он же им ответил: «Я на вас не работал, не работаю и работать не буду. Я вас вижу всех, как в зеркало. Что, меня посадить хотите? Красота!» Тогда охране крикнули: «Выгоните этого старика!» Вернувшись в Пустыньку, батюшка сказал: «Крепко вы за меня помолились! Я был в самой пасти ада, а Господь меня помиловал!» Сотрудничество с органами КГБ архимандрит Таврион называл «скверной», а шпионов КГБ «крысами». Он ничего и никого не боялся и готов был идти на Крест в любое время.

Навещали Пустыньку и местные воришки, были и свои — из рабочих. Порой очень беспокоили, но батюшка всем прощал. И кто ему особенно докучал, тому больше благотворил. Однажды во время церковной службы, воспользовавшись отсутствием сестер, незваные гости похитили у нескольких приезжих вещи. Батюшка прозревая, кто это сделал, набрал полную корзину лучших дорогих продуктов и велел отнести похитителям. После этого случая в обители организовали дежурство.

В Пустыньке подолгу проживала р. Б. Лидия из Сызрани. Она многих смущала своим поведением, считали ее душевнобольной. Блаженная постоянно носила старенькие батюшкины ботинки, спала на улице, на скамеечке, или на территории обители, часто на кладбище, хотя для нее было место и под крышей. Сестры часто жаловались на нее батюшке. Как-то в приемную зашла инокиня Антонина и сказала о. Тавриону: «А Лидия ударила сестру Ольгу по лицу». Батюшка в тот момент отвечал на письма. Он встал, подошёл к ней и ответил: «Правильно она сделала». Инокиня, удивленная, вышла. А находящейся в приемной духовной дочери Нине Мишиной сказал: «Юродивая она!» Батюшка ее жалел. Однажды о. Таврион предложил Лидии ночевать в «студии». Так он называл помещение, где висело несколько комплектов облачения, были некоторые вещи, стояла фисгармония.

Во время «ночевки» Лидия повырезала кресты в разных местах на облачениях, испортила несколько комплектов. Батюшка, конечно, был очень расстроен. Этот случай, возмутил многих насельниц. А батюшка с улыбкой сказал: «Давайте ее поколотим», — потом добавил, — а мне с такими еще лучше».

Другая Христа ради юродивая Евгения зимой и летом ходила босиком, была неопрятной, резкой, грубой, часто сквернословила, но была прозорливой. Одних обличала, другим предсказывала будущее. Многие ее предсказания сбывались. Своим поведением она вызывала непрязнь, но была большой молитвенницей, молилась ночами. Отцу Тавриону она предсказала, что он умирать будет на постели, и другие будут за ним ухаживать. Так и случилось. Сама же Евгения умерла возле храма на скамеечке, сказав: «Я сейчас умру». И душа ее отошла ко Господу.

Порой архимандриту Тавриону было настолько трудно от монастырских забот, а, кроме того, сестры ссорились между собой, жаловались друг на друга. Одна из них, Анна Рыбинская, закатывала истерики. И это доставляло батюшке еще больше хлопот. Бывало, выслушивает их и скажет, показывая на плечи: «Слезьте с меня», — и, вздохнув, добавит, — как мне жилось в ссылке, лучше того не было, ... а в карцере мне было легче, чем в Пустыньке».

Из-за недостатка времени и большого стечения паломников батюшка не успевал уделять внимания всем, принимать индивидуальную исповедь. Недостаточно был внимателен и к монастырским сестрам. За это его некоторые упрекали. Круг его обязанностей был настолько велик, что он физически не успевал, но, несмотря на это, по возможности исповедовал. Был снисходителен к причастникам. Прозревал, кто, как и с каким настроением готовился к причастию. Одна прихожанка совсем не читала правило из-за отсутствия времени, батюшка ей сказал: «За тебя дела помолились». Той, которая молилась всю ночь, велел постоять в сторонке, потом пригласил. Ту, которая половину правила прочитала, исповедовал сразу.

Почти 10 лет непрерывным потоком шли паломники, и это поддерживало выживать и благоустраивать обитель. За материальную помощь властям о. Тавриона практически не притесняли, а поэтому он мог свободно проповедовать и принимать паломников.

В большой приемной было много картин русских и западных мастеров, среди них и картина А. Иванова «Явление Христа народу». Обычно сидевшие к нему на прием имели удрученный вид, а выходили все радостные, обновленные. Недоумения, скорби прекращались после общения со старцем.

Несмотря на свой почтенный возраст, о. Таврион не жалел себя. Жертвуя подорванным здоровьем, он отдавал всего себя на служение людям и Богу. Никогда не бывал в отпуске и не поощрял это монашествующим. Когда монастырские матушки собирались в отпуск, он не скрывал свое недовольство: «От Бога отдыхать? Придумали!? Поедете в мир рыскать, нужны вы там, в черных шапках!?» А сам все равно на дорожку денежек даст, благословит и наставит, и гостинцев съедобных положит: «Нате, несите», — и назовет кому. Перед отправлением домой паломники обычно ходили к нему за благословением, что было очень важно для отъезжающих. Шли к нему с благоговением и молитвенной сосредоточенностью. Во время разговора он был радушен и внимателен, обычно стоял с закрытыми глазами, опустив голову, улыбался. На вопросы и недоумения давал краткий ясный ответ, наставлял на дорогу. Своим духовным зрением он видел сердце каждого человека, а было ему тогда уже около восьмидесяти лет.

к содержанию