|
Памяти архимандрита Тавриона Очи закрылись, уста замолчали, Молитвенник добрый угас. О нем мы рыдаем в тоске и печали, Молись, незабвенный, о нас. Великий поборник Христова ученья, Ты яркой звездою горел, Исполненный бодростью, духа, терпенья, Ты силы своей не жалел. Твой день трудовой начинался с зарею. Ты прожил всю жизнь для других. Молился, работал и с чистой душою Явился в селениях святых. И стоны людские, и скорби, и горе В обитель надзвездную снес, К Престолу Господню целое море Несчастными пролитых слез. И Он, Всемогущий, тем стонам внимая, На нас ниспошлет благодать. А ты и за гробом, как Ангел из рая, Нас будешь от бед сохранять. Воздвиг себе памятник нерукотворный, Ты, труженик Божий, на век. К тебе на могилку дорогою торной Скорбящий придет человек. Народ православный от края до края Прославит твои чудеса, Да молится Мать наша, Церковь Святая! Да хвалят тебя Небеса! Посланник Господень, ты миру явился, Как солнца блистающий луч. Учил православных, страдал и молился, Был духом велик и могуч. К тебе прибегали убогий и нищий, Блудница, пропойца, больной. И всех, насыщая духовною пищей, Жалел их, отец наш родной. Мне видеть пришлось тебя в храме служащим, Когда ты молитвы читал. Молитвенным взором к небу горящим Христа Самого созерцал. Души непорочной позор не касался. Ты жил для добра на земле. Тебя порицали, а ты подвизался, Незыблем стоял на земле. До самой последней минуты дыханья Ты Господа в сердце носил. На волю Его возложив упованье, Молился, жалел и любил. О, вечная память тебе, незабвенный, Отец Таврион, дорогой! Да будет бессмертен твой подвиг священный, На ниве духовной, живой! Аминь. Воспоминания об Архимандрите Таврионе Летом 1959 г. в г. Уфу, где служил о. Таврион, приехала р. Б. Лидия за благословением на переезд из Челябинска на постоянное место жительства в Почаев. Батюшка благословил, но сказал, чтоб из дома не выписывалась. Недолго прожила Лидия близ Почаевской Лавры, начались хрущевские гонения. Лидия вспоминает: — В эти годы лихолетия монахов вывозили, избивали, выписывали. Помню, одного монаха так били, все отбили. Он немножко полежал и умер. Однажды в дом, где я жила, пришла милиция, и мне за 24 часа было предложено выехать. Отец Таврион видел все заранее, потому и говорил не выписываться. В первый раз я в Пустыньку ехала из Почаева с попутчицей. Шли лесом около одного км, по колено снегу. Пришли, уже почти рассвело. Служба кончилась, она начиналась в 5 утра. Подошли к батюшкиному домику, а он выходит с улыбкой и говорит: «Сказали, архиерей приехал, так я вышел встречать». Нас благословил, проводил в трапезную. Потом была на приеме у батюшки. Во время беседы он сразу предложил: «К нам, к нам, к нам. Езжай домой, и после отпуска больше на работу не выходи, сразу же увольняйся и приезжай. Устроишься на работу, и вместе будем Бога славить». Это предложение не совсем по душе пришлось. Такой крутой поворот. Я этого не ожидала. Вернулась домой и целый месяц колебалась: вечером — еду, утром встаю — не еду. Пишу письмо... отче, может до осени... Получаю ответ: «Господь один тот же там и здесь, выезжай». Поехала. Свои плакали, а у меня такая тишина на душе, словно я рядом куда-то пошла. Приехала в Великий пост, насельниц тогда было всего 25 человек, половина престарелых нетрудоспособных. Все заботы — от прачечной до рубки дров — лежали на паломниках.  Своих монастырских рабочих не было, за исключением одного латыша Петра Ильича. Когда я приехала в первый раз, на приеме батюшка угостил кваском и благословил. Я в гостиницу вернулась и готова была всех обнимать и целовать, такая радость в душе, ни с какой другой несравнимая. Первое время, по приезде моем, все жили как-то одной семьей. С разных мест люди, а батюшкина любовь согревала и объединяла всех нас. Устроилась я на жительство в Елгаве и поступила на работу в Зеленхоз. В выходные находилась в Пустыньке, выполняя разные послушания. Однажды в Елгаве для отопления печи начала колоть дрова. По неопытности, как размахнулась, не заметив натянутой веревки бельевой, топор зацепился за нее, спружинил, и мне в лоб обухом. Пришла в Пустыньку, батюшке ничего не сказала. Он, ничего не видя, обратился к паломнику Алексею: «Алексей, поезжай, поколи ей дров, а то приехала, весь лоб себе расколотила». Еду я однажды в Пустыньку после работы. Попутно едет со мной диакон, которому о. Таврион много помогал. И вот, он всю дорогу мне разную нелепость об о. Таврионе говорил. Я тогда еще только первые шаги делала в тамошней жизни. Приехали мы в Пустыньку, пришли на службу. А у меня от слов диакона в голове сумбур, много непонятного по поводу батюшки. Где, правда? Отец Таврион выходит на амвон и начинает проповедь: «... А то, попадутся такие, так тебя зарядят, что ты и выхода не найдешь». И еще, и еще... В общем, снял с меня весь груз и недоумение. Как было все с ним легко и отрадно! Бывало и попадало. Нам же на пользу, чего мы тогда не понимали. Надо было шить облачения. Я не умела это делать, а батюшка: «Будешь шить». Принес готовую фелонь, положил на стол: «Вот тебе образец, Бог благословит. Садись и шей». Я шила и переживала, что плохо получается. Когда закончила работу, он одел да еще похвалил: «Вот бы ты так пела, как шьешь. Ничего, впереди борода, сзади волосы». Ободрял, что все сойдет, дух поднимал и смирял. Батюшка после службы часок отдыхал, а потом принимал паломников. Народу в коридоре возле приемной было всегда много. Бывало, выходит и говорит: «У кого на дорожку нет?» И выходят из народа, кому не хватает денег на обратный путь, и батюшка дает столько, сколько требуется, чтоб доехать. Как-то из ближнего хутора приехала вдова р. Б. Константина с двумя детьми. Кругом нелады! И свинья пропала, и все ее ругают. Сама горючими слезами заливается. Отец Таврион выслушал и протяжно произнес: «А Христа били», — сразу, куда и слезы девались. Она часто приезжала с детками, батюшка всегда ее утешал и гостинчики деткам давал. Старший сын Павел (13-14 лет) на вечернем Богослужении шестопсалмие читал. Однажды разволновался, разревелся и ушел. А потом вырос, в армию сходил и по времени стал священнослужителем. Семечко батюшкино упало на добрую почву. Бывало, скажет: «Наше дело поставить на колеса. Будешь Богу служить, тебе через забор набросают». Батюшка страшно не любил тщеславие и самодовольство. А надо же это как-то выкорчевывать? Когда на клиросе более менее поем и думаем: «Сегодня, Слава Богу, хорошо!» Вдруг к нам подходит о. Таврион и сразу же: «Смрадно поете, да еще и услаждаетесь своим пением». Или другой раз подойдет, когда заметит, что кто-то не так поет, и сразу же: «Кто у вас чеснока наелся?» А мы переглянемся, никто вроде не ел. А он знал, что спрашивал. И тот, кого он обличал, брал тон и исправлялся. А когда что-то не получалось, ошибались, придем после службы, а он с улыбкой и восторгом: «Красота сегодня пели!» Или еще: делали мы с одной приезжей девушкой кисточки из ниток. Хорошие получились. Понесла она батюшке с тем, чтоб похвалил. Идет обратно, насупилась... Раз тщеславие, самодовольство, так и получайте свое. Один раз было так. Отец Таврион поехал за товаром и взял с собой Алексея Ярославского и Анну Рыбинскую. Мне говорит: «Лидия, запечатай посылку тому-то и отправь». Я все сделала и следом за ними пешком понесла посылку. Сколько было ропота и огорчений: «Ну вот, их повез кататься, а я при эту посылку лесом пешком». Прошло несколько дней, вызывают меня к батюшке. Прихожу, он в приемной письма подписывает. Я прочитала молитву. Молчит. Я еще прочитала. Он поворачивается и мне: «Ах ты, деревня (это было у него такое ласковое выражение)! Ты что там написала: «Вашему превосходительству игумену и т.д.» Я молчу и думаю: «Вот перла, перла посылку, еще и вес лишний, да еще меня же и обругал». А нет, чтобы бухнуться в ноги: «Простите». Да, куда там, гордостью все опутано. Сколько в нас было самости, тщеславия, гордости?! Батюшка брал наши греховные поступки на заметку, а в нужный момент врачевал и выкорчевывал наши страсти. Он на мысли отвечал, как на слова. Как-то к нему подошли две сестры из общинки и спрашивают: «Батюшка, можно ли на Усекновение главы Иоанна Предтечи круглое есть?» Батюшка им отвечает: «А драться можно?» Так они, пристыженные, и ушли. Когда он канон читал иногда с м. Варфоломеей — регентшей, а потом она уходила. Он пальчиком позовет меня, и я выхожу. Он стихи читает, а я — стихиры. И вот это вызывало у некоторых зависть: «Поставил бабу мирскую рядом с собой, как будто бы мы не сумели так прочитать». Или бывало отпевание. Одну матушку и меня с вечера предупредит: «Вот здесь-то будем читать с тобой, а это — она». Всех старался вовлекать в пение. А поначалу во время пения батюшка часто выходил к нам на клирос, пел с нами и регентовал, так как мы были неопытны, учил нас. После службы матушки из трапезной спрашивают: «Как сегодня пели?» А батюшка: «Красота! И Лидия управляла» (хотя управлял сам). Я тогда еще этому обучалась. Вот, как он мог поддержать и устроить. Как он просто с нами обращался. Какие же мы были слепцы. С каким человеком мы были рядом! Мы, кто из его общинки, жили в домике на чердачке над ним. Дом утепленный, отделанный, на два раздела. Один раздел был для батюшкиных гостей из Перми, Уфы, Москвы. Они приезжали надолго. Однажды батюшке принесли свежие ягоды — викторию. Он попросил одну сестру унести их нам, наверх. А она унесла их в трапезную. Батюшка спрашивает: «Как ягоды?» А мы их и не видели. Или та сестра возьмет из батюшкиных продуктов что-нибудь и угостит кого-нибудь из инокинь или еще кого. Не жалко ему, а своеволие выбивал. Гордыньки-то у нас в каждом, а попробуй, расшевели. Цемент внутри непробиваемый. Как батюшке было тяжело со всеми нами! Другой раз такой нам разгон даст! А через некоторое время уже батюшка другой совсем. Несет на разноске маленькие чашечки с кофейником: «Вот, пожалуйста, пейте!» С улыбкой, как будто ничего не было. Как-то говорит: «Лида, пиши письмо, пусть Олимпиада приезжает». Через некоторое время она приехала, но мне говорит: «Ты поезжай в Пустыньку, а я приведу себя в порядок. С дороги же я, а завтра приеду». Я приехала в Пустыньку, подхожу благословиться к батюшке, а он сходу: «Что Олимпиада приехала? Ну, ладно, приведет себя в порядок и завтра приедет». Все за меня ответил. Вот, такой был прозорливец наш батюшка! Бывало, кто из нас заболеет или раздражается, он берет большой бокал, наливает чай, положит туда мед, лимон, добавит бальзам и скажет: «Унесите, пусть пьет». Болящая выпивала, и все как рукой снимало. Кто-то из общинки обращается к нему: «Батюшка, мать Клавдия руку сломала». А он: «Красота!» — это было его любимое выражение. «Я радуюсь, когда у вас скорби, этим Господь смиряет». Во время ссылки в поселке Федоровка, когда он жил в землянке, его сторожила маленькая собачка, видимо, соседская. Он рассказывал: «Я захожу в землянку, а она не заходит. Ляжет, а лапки на порог положит. Я хожу, умываюсь, что-то делаю, а она за мной глазками водит. И ни за что никого чужого не пустит. За умывальником было спрятано Евангелие, я его читал по порядку. И когда был шмон, его не нашли». Отец Таврион ходил на службу и стоял всегда в уголочке, когда начиналось миропомазание, он уходил. Его считали старовером, а он никому не хотел объяснять причины. Когда он заболел, попросил м. Евфросинию-псаломщицу пригласить священника, чтоб его исповедать. Пришел священник Петр, начал вычитывать правило. Тем временем о. Таврион облачился в священническую одежду. Каково было удивление священника, когда, повернувшись, он увидел болящего в сане архимандрита? Батюшка ему сказал: «Оставь все нужное и иди», — тот так и сделал. После освобождения из ссылки в домике-землянке до самой смерти оставалась доживать мать Евфросиния. Долгое время подходили к окошечку за гостинцами ребятишки. Мать Евфросиния говорила: «Нет, деточки, того батюшки, который вас угощал». Отец Петр и м. Евфросиния приезжали к о. Таврионув Пустыньку. Он их принимал как самых дорогих гостей. Однажды к батюшке приехал человек уже в годах. Прием был закончен. «Батюшка, у меня один вопрос, который наши священники не могут разрешить». Батюшка повел его к себе в келью. Через некоторое время они выходят вместе, прихожанин сияет от радости, в руках выносит Евангелие. На стол поставил бутылку коньяка, насыпал горку дорогих шоколадных конфет и спросил: «Батюшка, вы это берете?» — указывая на коньяк. «Мы все берем», — сказал батюшка. Отца Тавриона мы никогда одного не оставляли. Рядом с ним всегда кто-то находился. Приехал из Москвы мужчина. Как только батюшка зашел к себе в келью на молитву, мужчина тут как тут. Стучится неотступно: «Откройте». Батюшка велит пустить: «Все равно не отступится». Зашел в приемную и говорит: «Батюшка, у меня черная магия была, а сын ее выкрал». И стал рассказывать свои занятия: «Вот, сын спит, а я ему говорю, открой глаза, и он открывает... и т.д. Хотите, я вам помогу?» «Нет, мы на это не идем, с нами Господь!» Он так утомил своим присутствием, что не знали, как от него избавиться. Батюшка говорит, что ему пора на службу, а он: «Еще без пятнадцати, успеешь». После такого посещения батюшка три дня недомогал. Кто за чем ехал. Кто помолиться, а кто коварные замыслы выполнять. Был и такой случай. Приехала небольшая компания: муж с женой, мальчик дошкольного возраста, младенец в коляске. И с ними «монах». И службу отстоят, все вроде бы честь по чести, и гуляют по территории монастыря, но в один прекрасный день произошло необычное. На краю леса муж привязал жену к дереву и стал чуть ли не убивать ее. Она начала кричать, просить помощи. Все кинулись на крик, а этот мнимый монах тем временем скорей устремился в батюшкин дом. Видимо, думал, что все убежали, а батюшку больного оставили. Подбегает к домику, а там мать Варвара: «Что вам нужно?» Он повернулся и в лес побежал. Вскоре по вызову приехала милиция. А мальчик бежит к нему и кричит: «Дядя Коля, милиция приехала!» Так их всех увезли. Мнимый монах оказался опасным преступником, давно находящимся в розыске. Вот, как Господь пасет своих! Часто из Ярославля приезжала в Пустыньку р. Божия Евгения — вдова. У нее было четверо детей. Она поведала батюшке свое горе, что ее сына забирают в армию, в Морфлот. Стоит на службе, уливается горючими слезами, и одно на уме: «Пропал мой Колька». Отец Таврион выходит из алтаря, смотрит в ее сторону и говорит: «Не пропал твой Колька, на нем дела Божии совершаются». Взяли его в армию. Однажды во время плавания заглох мотор, и этот Колька спустился вниз, упал на колени и призвал на помощь святителя Николая, с верою взмолился и воззвал к нему, потом ударил по корпусу. И вмиг мотор заработал, а Коле за это дали месячный отпуск. Однажды приехали муж с женой к батюшке за благословением на развод. Сначала выслушал жену. Когда она закончила свое обвинение, о. Таврион увещевал их обоих, дал наставление, благословение на дальнейшую семейную жизнь. Дал им по апельсинке, и они вышли от него, словно из загса, как в первые дни брачной жизни оба сияющие. Вот как мог батюшка выпрямить изгибы человеческой жизни! Из Челябинска к батюшке за советом прибыла р. Божия Наталия. Когда дети были малые, она много натерпелась от своего неверного мужа, он выпивал и ее очень обижал. Когда дети выросли, сказали: «Гони его в шею». Также советовали и священники. Дожили они до пенсии. Батюшка ее выслушал и сказал: «Хорошему послужить хорошо, а вот если такому ты послужишь, ты как самому Христу послужила». После беседы пришла она в храм на службу, стояла и плакала, и решила так: «Пусть хоть об меня ноги вытирает, буду терпеть до конца». Вскоре муж заболел и был в тягчайшем состоянии, просил молиться за него, за то, что раньше притеснял. С согласия его она пригласила батюшку. Его он исповедовал, пособоровал, причастил и Господь его душу взял на вечное поселение. Вот что значит совет и молитва праведника! В Пустыньке почту возила мать Феофания, а посылок и переводов всегда много было. Перевозила на лошадке с соседнего хутора, там был сельсовет и почта Валгунде. Однажды приехала, лошадку поставила у домика батюшки, а сама пошла отчитываться за привезенное. А лошадка встала на дыбы, ржет, и приблизиться к ней невозможно. Мы испугались. Потом батюшка взял кусок хлеба, благословил. Лошадке отнесли, скормили, она успокоилась и стояла уже как вкопанная. Один раз вечером сидим в игуменском, каждый за своим послушанием. Я смотрю, мышь бежит по середине пола. Я кричу: «Батюшка, мышь!» А он: «Поймай». Может, этот случай забавным покажется, шутка сказать: «Поймай». Да я их до смерти боюсь, а тут хоть бы что, схватила ее и держу в руке. Спрашиваю: «Куда ее?» А он: «Отпусти на улицу». На левом клиросе принимал участие р. Божий Михаил Дудчак. Он приезжал из Риги, пел хорошим басом, читал Апостола. Пригласил он однажды в Пустыньку брата жены Михаила Четверова. И тот оказался в кругу соборующихся. Произошло чудо, он после этого словно переродился! Каждую неделю он с женой Зинаидой стали приезжать в Пустыньку на службы. Его неудержимо тянуло в обитель, чего раньше не было. Вот как мог сеять семена о. Таврион! Потом Михаил стал священником, да еще какой ревнитель стал, а матушка его — псаломщицей. Сейчас он уже иеромонах Гавриил. Собрались мы однажды в гостинице. И одна приезжая матушка спросила: «Какая самая большая и самая лучшая молитва?» Мы говорим: «Да все хорошие!» Конкретно мы не смогли ей ответить. Приходим все вечером на службу. Батюшка выходит на проповедь и сходу говорит: «Самая большая и самая лучшая молитва — это «Отче наш»... Мы лишь переглянулись. Что тут можно сказать? Словно он слышал наш разговор на расстоянии. Много паломников было из Калининграда. Особенно запомнилась многодетная семья р. Божиих Елизаветы и Владимира. Перед отъездом батюшка дарил детям шоколад или конфеты, а Владимиру однажды подарил бутылочку «Рижского бальзама». Приехав домой, любитель выпить налил полный стакан и залпом выпил. А потом и говорит жене: «Я думал тут что-то доброе, а он какую-то дрянь дал». Через некоторое время они вновь приехали в Пустыньку. И как только появились на пороге у батюшки, тот сразу же и говорит Владимиру: «Я же дал тебе бальзам по ложечке в чай добавлять, в качестве лекарства. А ты что же? Опрокинул стакан, да еще и «батюшка дрянь дал?» Тут Владимир чуть не упал от батюшкиного тайновидения! Впоследствии он исцелился от недуга пьянства и стал усердным тружеником и молитвенником. А благодаря его заботе и умелым рукам, многие церковные заброшенные помещения были приведены в порядок. Приехала из Челябинска на соборование р. Божия Татьяна. О стоящей рядом с накрашенными губами подумала: «Зачем она в таком виде стала на соборование?» Началось помазание. Подходит о. Таврион помазать и говорит Татьяне: «Губы накрашенные видит, а что внутри себя не видит». И пошел помазать других. Приехавшая одна матушка убивалась от горя: «Батюшка, сын мой умер молодой...» А он: «А ты не умрешь? Ты благодари Бога, что тебя оставил на молитву». Поехала она дальше в Белоруссию к дочери. Оттуда снова заехала к батюшке: «Батюшка, зять ее бьет, я ее заберу». Батюшка отвечает: «Ни в коем случае. Вышла — пусть живет. А убьет — мученица будет, мученический венец получит». Одна р. Божия шла в Пустыньку и сбилась с дороги. Она стала просить батюшку о помощи. Откуда ни возьмись, перед ней появилась птичка — прыг, прыг, и привела ее прямо к воротам монастыря. Пошли мы однажды с одной р. Божией за черникой. От кустика к кустику и не заметили, как оказались в непроходимом лесу, где одни папоротники да сосны вековые, там же и кабанов полно. Страх одолевает. Стоим в полной растерянности, как выйти? Солнце к закату клонится. Давай кричать: «Отче Таврионе, выведи, ночь надвигается, погибаем!» И молимся. Ходили, ходили, потом смотрим вверху и впереди просвет от леса, пошли туда и вышли на лесника. Один паломник из Ярославля р. Божий Алексей все время помогал батюшке, много трудился. И вот, как-то он заболел, его обследовали и предложили лечь на операцию. Была непроходимость кишечника. Он поехал к батюшке за благословением. Батюшка сказал: «Помолимся...» Он пособоровался, несколько раз причастился, и все прошло без всякой операции. Позднее как-то сказал: «Теперь я и железо могу проглотить». Какая была сильная молитва у батюшки! Однажды в Пустыньку прибыли из Москвы молодые люди, приехали всего на один день, чтоб побывать на службе, причаститься, побеседовать с о. Таврионом. Но в обители были доносчицы. Одна из них тут же сообщила в Елгаву. Приехали на крытой машине и их всех увезли. Продержали в отделении до 3 часов ночи, а потом выпустили. Транспорт не ходил, и они ночью направились в Пустыньку. Но на службу опоздали и чуть не плакали от досады: «Зачем ехали?» Они занимали высокие должности в Москве, и оставаться еще на один день у них не было времени. Батюшка был уже на склоне лет, но, однако, КГБ без присмотра его не оставляло. В зимние каникулы приезжало всегда много детей, и батюшка заготовлял заранее новогодние подарки. Сколько было радости у детей! И еще говорил: «Если ты ребенку в детстве не привила веру, то уж теперь, когда он взрослый, ты только за него за ширмой должна молиться». Из Москвы со своей матерью приезжал молодой человек. Он был образованный, пять языков знал, а вел себя, как младенец. Его сотрудники МВД изуродовали. Батюшка все его жалел и говаривал, «Вот, только такие спасутся». Приехал к батюшке за благословением на женитьбу р. Божий М. Батюшка не хотел благословлять и сказал: «Попадется такая, что всю жизнь будет за нос водить». Тот все-таки выпросил себе благословение. Как батюшка сказал, точно так и вышло. Всю жизнь жена и водит его за нос. Когда наступал день Ангела о. Тавриона (20 ноября н. ст.), все вокруг кипело — готовились. Кто стихи готовит, кто подарки, для всех паломников выпекали ватрушки. Столы в трапезной накрывали не один раз. В храме звучало много теплых поздравлений в адрес батюшки, «Многая лета» пели в течение всей недели. Паломники и гости привозили много хороших дорогих подарков. Я заказала большой торт с надписью, а сама очень томилась, что на большее нет материальной возможности. Вечером батюшка с гостями пили чай с моим тортом, а на второй день, когда накрыли стол, батюшка сам пошел на веранду и принес мой же, начатый с вечера торт. Ему говорят: «Батюшка, там целый есть». А он, как не слышит, несет дальше. Этим он показал, что не печалься — и твоя лепта принята. От радости я еле сдержала слезы. Он был близок к больному и бедному. Один р. Божий привез пожертвования для монастыря. Отец Таврион видел и чувствовал духом каждого человека. Поэтому он сказал, чтоб эти деньги не приходовали, а положили отдельно. На четвертый день приходит этот паломник и говорит: «Батюшка, отдай мне мое, я передумал». Ему, конечно, отдали. Батюшка заранее знал, что он передумает. Бывало, стоишь на службе и вспоминаешь свое прошлое. И становится стыдно за свои поступки, и думаешь: «Да простит ли Господь содеянное?..» Начинается проповедь и о. Таврион говорит: «Блудница омывает ноги Спасителя, волосами отирает и говорит: «Господи, возлюби любящую Тя и праведно ненавидимую». Вот картина! Она знала, что Бог есть любовь, она не усомнилась: «Простит ли меня Господь?» «Возлюби меня», — говорит». Батюшка дал полный ответ на мое сомнение и смущение. Когда я своей сестре сказала, что нам батюшка по молитвослову подарил, то она: «Иди и мне попроси». «Нет, — говорю. — Иди сама». Когда она у него попросила, батюшка спросил: «А где твой?» И сам же ответил: «Подарила? Ну, ничего, не жалей. Она за тебя Богу помо-лится».3а много верст он видел все как наяву. Сестра жила в другом городе. А когда о. Таврион раздавал нам молитвословы, я подумала, что мне такой не надо, а надо большой и где псалтырь. И мне батюшка не дал, а на следующий день вынес и подал мне то, что я желала. Как же ты, родной, знал все наши помышления и желания? После службы и ужина мы все из батюшкиной общинки шли на послушание. В десять часов батюшка скомандует: «Марш все отдыхать!» И коридор закрывал на большой крючок. Я, бывало, спрошу: «Можно я на веранде поработаю подольше?» «Ну, поработай», — скажет и благословит. А сам за стеночкой в келье своей молится. И какое было радостное духовное состояние! Теперь такого духовного переживания и во сне не увидишь. Однажды я подумала, словом, позавидовала, что батюшка мне никогда ничего не дает. Подходит праздник Крещения Господня. Батюшка мне говорит: «После службы пойдешь на работу, зайди ко мне». Захожу. «Садись». Сажусь. Берет пакет, кладет туда апельсинчики, ватрушки, конфетки и др. и подает: «На, а то я тебе никогда ничего не даю». Благословил, и я пошла на работу в Елгаву. Иду лесной тропинкой, рассуждаю. И так стало стыдно за себя, за сказанное, что батюшка мне ничего не дает. Вот, как он мог знать наши помышления! Как-то во время Богослужения, когда батюшка находился в алтаре, р. Божия Любовь увидела вокруг него свет и сияние. А один р. Божий видел, как батюшка шел по воздуху, от земли примерно на метр. Он пришел к о. Тавриону и со страхом и удивлением говорит: «А я Вас видел вот так и так...» А тот, приложив палец к губам: «Тс-с-с... Когда помру». Бывало, начнет рассказывать о времени в заключениях и в ссылке, о том, как строили Беломорканал: «Паек — 200 грамм сырого хлеба и баланда. Норму не выполнишь, этого не получишь. Тащишь тачку с плавуном — силы покидают. Остановишься, голову поднимешь к небу. Ночи белые! Господи, позови меня к себе, но если воля такова, то помоги. А когда выстроили канал, и потекла по жилам вода, как серебро. Слава Тебе Господи, слава Тебе! Сколько пройдено...» Стоишь в церкви и плачешь после такого рассказа, и все плачут. Было такое состояние: хотелось уйти в лес и долго-долго плакать. Сколько перенесено им и выстрадано! Сколько раз он страдал, и находясь в монастыре. Часто из Елгавы приходили «синюшники» (пьяницы). Отец Таврион заметив их, говорил: «Расступитесь, нищие идут». А их два-три человека с такими румяными лицами! В начале батюшка им: «Вы что думаете, мы работаем или деньги куем? Эти крохи нам приносят вот эти старушонки! А вы?» Они молчат. Даст им по трояку, да по пачке печенья и отправит. Насколько он был преисполнен любовию и проницателен духом к каждому, желая спасения. Как любящий отец, бывало, увидит кого в резиновых сапогах и сразу; «Почему ты ножки портишь?» Или на Светлую Воскресную неделю увидит в черном платочке: «Ты что нарядилась в черный? В праздник надо светленький надевать». Когда о. Таврион был уже болен, пришел к нам на холодную кухню, где мы открывали посылки и говорит: «Скоро нас здесь не будет». Мы все в один голос: «А вы куда, батюшка?» — «Я в отставку». — «А мы куда? Все по домам?» — «А я вас буду навещать». — «А здесь что будет?» — «Здесь будет архиерейский домик». Пророчества его сбылись. А я еще спросила: «Как нам быть и кого искать?» Он ответил: «Не ищите никого. Живите благочестиво, руководствуйтесь духовным Писанием, — палец вверх поднял, — Бог ваш Отец». И еще сказал, чтобы у него на могиле были не слезы, а молитвы и свечи. Когда батюшка служил уже последние денечки, во время службы в алтаре в маленькое верхнее окошечко билось множество птичек. Будто прощались с о. Таврионом. Батюшка зная, что догорает, раздавал подарки. Мне подарил книги св. Иоанна Златоуста, толкование Псалтыри и Евангелия. Дал и предупредил: «Книжками не торговать». Еще и пальчиком пригрозил. «Да что вы, батюшка, как торговать и зачем?» Прошло время о. Тавриона уже не стало, а был о. Петр. Я ему дала почитать эти книги. А он: «Продай да продай. На тебе за них столько или еще вот столько...» Тут я и вспомнила слова о. Тавриона: «Книжечками не торговать». Все видел вперед. Когда батюшка болел, позвал меня и говорит: «Иди на склад, выбери новое белье и закрепи параман. Будут одевать такие, что не знают, куда веревочку продеть». Я все принесла, а как закрепить параман и сама не знаю. У кого не спрошу, отмахиваются. Зная мое страдание, батюшка вызывает и говорит: «Бери рубашку и все нужное». Он мне показывает, а рука уже не повинуется ему. Пока я пришиваю, он передохнет и снова покажет. Так мы с ним и закрепили. Потом мне говорит: «Иди на склад и выбери грубый материал, шерстью поткан и шей мне власяницу на смерть». Принесла и говорю: «Молью побита материя». А он: «Покойнику не важно. Шей что есть». Господь сподобил меня пожить в Рижской пустыни и нести послушание у великого старца о. Тавриона. Это было незабываемое время. Порой казалось, что на земле была, как на небе. Такое состояние души бывает редко. Оно неповторимо. Однажды вечером приходит Ксения Старцева и говорит: «Идите, вас батюшка зовет». Приходим — Анна Рыбенская (ныне — покойная м. Анисия), инокиня Мария (ныне — покойная) и я. Батюшка нам говорит: «Стелите постель и ложитесь». Я подумала, что он шутит. Смотрю, несут матрацы, одеяло, стелют на полу и ложатся. Я не легла, а села на маленький стульчик около его кровати. Отец Таврион молча мне на диван показывает, мол, ложись. Сижу, как только он застонет, мы сразу же с Марией к нему. Я руки под его спину, а Мария — под ноги, и плавно посадим его. 5-10 минут батюшка посидит и показывает: ложиться. Мы опять также плавно положим. Скажет он: «Вот хорошо, вот хорошо. Вот тебе Иерусалим, вот тебе и Голгофа!» Утром я пошла на работу, а на душе была такая тишина, хотя я спала 2-3 часа. Батюшка сказал, чтобы мы вечером снова пришли. Когда шла с работы, на поляне нашла клубнику, веточки с ягодами собрала в пучок, травкой связала и принесла батюшке. Он сразу их в рот, а Ксения: «Батюшка, подождите, они немытые!» А он продолжает кушать: «Их роса обмыла» Больше к отцу Тавриону нас не пустили. Когда о. Таврион доживал последние денечки, даже погода сопротивлялась, бушевала. Темные тучи с ветром и дождями, страх нападал. Отошел ко Господу, все затихло. После смерти батюшки я жила в Елгаве. Так трудно было с топливом. Приду на могилку: «Батюшка, топить нечем, помоги». Через два-три дня привозят дрова. Или сломалась швейная машина, никого не нахожу, чтоб отремонтировать. Снова к нему: «Батюшка, помоги». Поехала домой, сразу встретился механик, пришел и исправил. Другие неделями ждут. 2003 г., август. Челябинск Был 1975 год, начало мая. Я приехала вместе с мамой и маленьким сыном Игорем в Пустыньку помолиться. Мы были в восторге от посещения этого святого места, особенно от батюшки Тавриона. До сих пор не могу объяснить: я опоздывала на работу на две недели, а работала в Подольском окружном военном госпитале медсестрой. Иду к батюшке Тавриону: «Батюшка, я опоздала на работу на две недели, что теперь будет?» А он улыбается, ставит мне пальцем крестик на лбу и говорит: «А Вам спешить некуда. Поезжайте, все хорошо будет». И действительно, никто на работе даже не спросил меня, почему я опоздала. С нами в поездке была р. Б. Маргарита, тоже из Подольска. В июле 1975 года она получила письмо от о. Тавриона — благословение на переезд жить поближе к Пустыньке, а вместе с ней и мне. Маргарита о. Тавриона знала, а я-то ведь не знала, и батюшка меня совсем не знал. Была я в Пустыньке один только раз. У меня были большие проблемы с властями и с начальством на работе в отношении религии. Батюшка об этом не знал, просто чувствовал духом. Я не поверила Маргарите и поехала сама в Пустыньку узнать, правда ли это. Приезжаю, подхожу к дому о. Тавриона, а он мне навстречу и говорит: «Ну, что не поверила, сама приехала? Хватит, намучилась там». И мы переехали жить в Елгаву. И началась благодатная жизнь около такого светильника, как о. Таврион. В свободное от работы время и в праздники посещала с сыном Пустыньку. У батюшки можно было причащаться каждый день, не соблюдая поста. Он говорил: «Богу нужно сердце ваше, открой сердце твое Богу». Ах, как он молился перед престолом за исповедников и причастников! Ему все имена переписывали, и он молился с воздетыми руками перед престолом о прощении наших грехов. Часто повторял: «Все детки Божии, и как Господь нас всех любит, подходите к Чаше, на этом мир стоит, не будет Чаша выноситься — мир рухнет». Сколько молодежи, сколько интеллигенции в то время приезжали, и окорм-лялись у него. Один психиатр из Москвы мне рассказал, как его благословили из Сергиевой Лавры съездить и посмотреть на старца. Он, т.е. батюшка Таврион, вызывал сомнение: здоров ли он психически, что причащает каждый день. Этот психиатр приехал в Пустыньку, подошел к Преображенской церкви, молится, и вдруг к нему в старенькой одежонке подходит старец и говорит: «Ну что, на ненормального приехал посмотреть? Так вот я». Этот психиатр опешил и бросился в ноги к батюшке Тавриону, и с тех пор почитал его, и не сомневался больше в его прозорливости. Бывало, придешь к нему с чем-нибудь наболевшим, а он встретит ласково, поставит крестик на лбу своим пальчиком и скажет: «Красота, красота!» А ты уж и забыла, зачем пришла, и действительно, одна красота. Один раз в зимний день, в какой-то праздник, поехали мы в Пустыньку. Вышли из автобуса, а снега по колено. Все стоим и не знаем, что же делать, мой сын Игорь кричит: «Куда вы меня привезли? Не пойду в монастырь!» А до монастыря идти примерно с километр лесом. Так и стояли, наверное, минут сорок, потом видим — из леса с большим фонарем идет человек (было утро и еще темно). Подходит к нам, берет моего сына на руки и повернул обратно, а мы уже по его следу за ним. Когда мы стояли в раздумье: «Что делать?» — В церкви уже шла служба. Батюшка вышел на амвон и сказал: «Братья и сестры, давайте помолимся, там, на дороге большой снег, и мальчик очень кричит и из-за снега не может идти. А ты, Димитрий, бери фонарь и иди на помощь». Разве это не чудо прозорливости? Об этом мне потом рассказали молящиеся, как батюшка посылал и благословлял Димитрия идти в помощь нам. Летом со мной произошло чудо. Я после Литургии спешила на автобус, мне надо было к двум часам на работу. У святых врат помолилась иконе Преображения Господня и повернулась к дороге, чтобы идти. И тут увидела, что в нескольких шагах от меня, поперек дороги лежит длинная змея, голова приподнята, и языком шевелит в мою сторону. Путь закрыт, обойти некуда. Я как закричу в сторону Пустынь-ки: «Отец Таврион, помоги!» Перекрестилась и оборачиваюсь, а змея лежит и голову воткнула в асфальт. Я осторожно с замиранием сердца прошла мимо нее. Через несколько шагов обернулась посмотреть, а она так и лежала поперек дороги с опущенной головой. По молитвам о. Тавриона я благополучно прошла. Не оставляли без внимания о. Тавриона воры, зэки и пьяницы. Приходили к нему и требовали денег. Хорошо, если по-хорошему просили, а то, бывало, и угрожали. Лесом ходить одному было как-то страшновато. Один раз я спешила на автобус, и думаю: «Не пойду большой дорогой, вдруг опять змея там будет, а пойду тропкой лесной». И как-то вдруг страшно в лесу одной стало. Выхожу на опушку, передо мной метрах в 50 идет высокого роста, худенький, во всем белом с головы до ног, как монах, человек. А я и думаю: «Как хорошо, и не страшно мне идти». Хочу его догнать и никак, одежды у него так и развиваются на ветру, такие воздушные. Сама думаю: «Ведь монахи-то в черном облачении, а у него все белое. И ведь я его в церкви не видела, догоню, посмотрю, кто же это?» Как ни старалась догнать, все время между нами было то же расстояние. Между тем поляну мы прошли и вошли опять в лес, в этом лесу стояли на дороге двое мужчин. Вижу, мой спутник обошел их и пошел дальше. Обошла и я этих мужчин. Они как бы и не видели меня, а я все тороплюсь догнать моего спутника. Кончился лес, приближаемся к дороге, к автобусу, я все на том же расстоянии от него. Ну, думаю, на остановке посмотрю на него. Подхожу к дороге, к остановке — никого нет, я одна. Разве это не чудо? Неизвестно, что было бы со мной, если бы не этот спутник? После этого я уже лесной тропкой никогда не ходила. И до сих пор, только стоит попросить помощи: «Батюшка, помоги!» И помощь приходит. В день смерти о. Тавриона, когда мы все собираемся у его могилки служить панихиду, и если день солнечный, то обязательно солнышко играет, как на Пасху. И на его могилке всегда получаешь помощь и утешение в скорбях и нуждах. 2003 г., октябрь. Подольск В 1976 — 1978 гг. я несла послушание у о. Тавриона. Во время приема паломников записывала на молитву — сорокоусты, годовые и длительные, писала адреса на посылки, посылала переводы и др. Батюшка очень скрывал свою прозорливость, но иногда это было видно явно. Так, например, одна паломница внесла большую сумму денег на монастырь доброхотно, но батюшка мне сказал, чтобы я ей дала расписку с указанием суммы. Я этому удивилась. Оказалось, что она за ночь передумала и наутро попросила половину суммы обратно. Часто благословлял меня записывать некоторых без денег, на любой срок, со словами: «У нас не магазин». У меня было сильное искушение, и я не понимала, что обо всем можно рассказать батюшке. Как-то во время вечернего Богослужения я внутренне душевно плакала перед образом Божией Матери «Толгской». Вышел батюшка говорить слова назидания и начал так: «А сейчас мы слышали плач души». Я от этих слов вздрогнула, и искушение исчезло. Когда я в первый раз зимой приехала в Пустыньку и вошла в храм, то поразило меня благолепие — горело много свечей, живые цветы в плошках, в вазах, пол устлан коврами и дорожками. Я в душе воскликнула: «Как он любит Бога!» А батюшка вышел со словами: «Как мне Его не любить? Думал ли я, что вот здесь служить буду?» И привел примеры из своей жизни: как был подо льдом, как был в заключении возле тачки с землей и взывал к Господу о помощи, и другие. «А теперь, как видите, стою у престола». Была Страстная седмица, и батюшка никого не принимал, я стала волноваться, что уеду без ответа, и опять слышу слова с амвона: «У нас никто еще не уезжал не утешенным». По молитвам батюшки все разрешилось благополучно. После Божественной литургии батюшка заходя в домик, где жил, всегда ограждал себя крестным знамением со словами: «Слава Богу, приобрели день!». В день памяти о. Тавриона, в ночь с 12 на 13 августа 2002 г., мы видели сияние на памятнике батюшки: я, Н.С. Мишина (Москва), Л.И. Бауски (Латвия) и др. Вечером 10 августа 2003 г., в день рождения о. Тавриона, также видели сияние на памятнике батюшки монахиня Елизавета и др. 2003 г., октябрь. Елгава (Латвия) — -- Когда умер старец схиархимандрит Косьма (Смирнов), владыка Леонид (Поляков) сказал сёстрам: «Молитесь, я поехал искать старца». В Ярославской области он встретил архимандрита о. Тавриона и пригласил его в Спасо-Преображенскую пустыньку. Отец Таврион начал благоустраивать обитель, энергично трудился сам: красил кресты на кладбище, следил за работой котельной, в храме организовал хор из приезжих своих духовных чад. Меня и маму принял радушно, накормил. Мы стали ездить к нему часто-часто за советом, а потом он взял нас в свои духовные чада. Вид его был очень благообразный, духовный, ангельский. Мы жили только его молитвами. В Риге, старом городе, много хулиганили, пропадали люди, чаще всего приезжие. Конечно, все боялись. «Вы не переживайте, легион Архангелов и Ангелов вас сохранит», — успокаивал нас батюшка. Архимандрит Таврион любил цветы. Весь храм утопал в цветах. Соборование он проводил каждый понедельник. Исповедовал один, читал общую исповедь и объяснял: «Если чувствуете за собой какой-то грех, говорите, что грешен». К нему шли толпы народа. Он накрывал эпитрахилью и отпускал грехи, иных останавливал, говоря: «Кайся», — были те, кого не допускал к причастию. Сёстры записывали имя каждого причастника, и за них он молился. Отец Таврион был сильным проповедником, знал, кому что дать: кому копеечку, кому совет. Монахинь обличал: «Вы не монашки, вы чёрные головёшки, в храме ведёте себя недостойно». Сестер было мало, в монастырь принимали строго, не моложе 25 лет. Были и старые монахини. Было трудно, всем доставалось, один колодезь на весь монастырь. На святых вратах при входе в монастырь висел четырёхугольный крест. Этим отец Таврион навлёк на себя недовольство некоторых сестёр. Они обвинили его католиком и сорвали крест. Владыка Леонид собрал монастырский совет, после которого одна сестра сама ушла, а другой дали срок на сборы 24 часа. Владыка почитал о. Тавриона, посылал к нему за советами и наставлениями, считал его великим старцем. Тем не менее, на батюшку «лили грязь». Днём о. Таврион постоянно принимал посетителей. По окончанию службы народ не расходился. На территории монастыря и стояли, и сидели, и лежали... Если собиралось большое количество людей, сам выбирал того, кого принять в первую очередь. Бывало, даст просфору и отпустит. Очень уж умный был, рассудительный. Пьяницам деньги давал, но больше их обличал. Однажды к нему залезли в дом, который был у самого леса, но денег не нашли, так как он их раздавал нуждающимся, да тратил на строительство обители. Много свидетельств о прозорливости архимандрита Тавриона. Бывало, сидишь и думаешь о чем-либо, а он подойдёт и обличит или ответит на твой вопрос. Часто говорил: «От вас не требуется много, хотя бы веру сохранили, донесли до следующего поколения». Свято-Николъский скит Серафимо-Дивеевского монастыря -- В июле 2003 г. я в огороде обрезала сухие ветки шиповника. Одна ветка сорвалась и попала в глаз. Были сильные боли, такие, что ничего не видела, и второй глаз закрывался. Я обратилась к врачу, после обследования врач сказала: «Пять царапин на роговице». Я применяла лекарство, но боль не утихала. В отчаянии, что не буду видеть, я с горькими слезами приложилась ко кресту отца Тавриона, что на фотокарточке, со словами: «Отец Таврион, помоги, неужели я буду слепой?» И вдруг, как молния, освятила мои глаза! Я все ясно увидела и никакой боли! Когда я пришла к врачу, то она удивилась, что так быстро исчезли царапины, осталась одна маленькая, и она мне сказала, чтобы я больше не принимала лекарство и к ней больше не приходила. Дивен Бог во святых своих! 2003 г., октябрь. Рига (Латвия) - Я работала на хлопчатобумажном комбинате старшим контролером. Владыка Илларион мне говорит: «Где ты работаешь. — Ответила. — Давай, Таисия, к нам, прошу помочь церкви. Труд большой, но за это и награду получишь». «Да стажа не будет», — говорю. Владыка промолчал, а о. Таврион сказал: «Когда ты пойдешь на пенсию, у тебя будет два стажа, а пенсию будешь получать маленькую». Теперь у меня стаж — 52 года, а пенсия — маленькая. До января 2004 г. я управляла левым клиросом Покровской церкви, где служил батюшка. Как-то я подошла к о. Тавриону: «Благословите меня замуж выйти?» «А зачем тебе замуж», — он спрашивает. «Как зачем?» — «Не надо тебе замуж выходить». Я иду и думаю, раз он монах, то и мне замуж не выходить. Когда зарегистрировались с мужем, то опять подошла к батюшке. Он говорит: «Ну ладно, раз договорились, обвенчаю вас. Тебе будет путь тернистый, но раз решила, неси свой крест достойно. Счастья тебе будет мало». У меня родилась дочь, которая в восемь лет заболела сахарным диабетом, а в 39 лет умерла. Если бывало батюшка отругает и заметит, что я обиделась, дернет за рукав: «На-на, я тебя обидел, подсластись маленько», — и дает мне банку дорого импортного компота.
г
Одной прихожанке отец Таврион сказал: «Ты не выходи замуж. — А почему? — Ты не интересная, тебя муж любить не будет. Не оставляй детей сиротами». Так и было, муж ее не уважал — «не интересная». Р. Б. умерла от рака желудка, оставив двух маленьких дочерей. У одной старушки сын был алкоголиком, она спросила батюшку, где ей купить икону «Неупиваемая чаша». Он сказал: «Если человек стремится избавиться от этой страсти, тогда и Господь, и Матерь Бо-жия помогут, даже если нет иконы». 2005 г., 10 августа. Уфа. -- В 1970-е гг. к архимандриту Тавриону приехала из Риги уроженка Перми художница Алевтина. Она хотела помолиться в Пустыньке, побеседовать со старцем, получить его наставления по иконописи. Алевтина вспоминает: «Утром в 4 часа пошла в храм. Пришла первая, заходит батюшка, проходит мимо и поет: «Кто это ранним раненько пришел?». Началась служба, потом причастие. Во время причастия он строго обличал недостойных причастия и говорил: «Выйдите, вы недостойны причастия». Мне он тихо сказал: «Причащайтесь». После службы пригласил на прием. Зашла, сказал: «Садитесь». Сидела на лавочке целый день. Люди шли и шли к нему с разными вопросами, за советом и благословением. Батюшка всех наставлял, благословлял, и каждый уходил с подарком. Через его подарки люди получали духов ное и телесное исцеление. Подойдя ко мне, он спросил: «Вы откуда? Вам деньги нужны?». Я сказала: «Нет». Долго-долго всматривался: глаза голубые-голубые. Потом сказал: «Дам-ка я вам яблоко». А когда я сказала, что родом из Перми и художница, он с удивлением и восторгом воскликнул: «Из Перми! Художница! Налейте-ка ей кваску!» Квас был особым угощением батюшки и готовился по его рецепту из сухофруктов и на меду. Был как пиво. Был праздник Преображения Господня. Яблоко, данное мне о. Таврионом, преобразило всю мою жизнь. Картины с обнаженными телами, написанные мною, было предложено сжечь. И началось мое творческое духовное преображение». Ныне Алевтина Ивановна Мошенкова поддерживает связь с художниками Пермской епархии. Свой опыт иконописи она передает молодому поколению. 2005 г., декабрь. Рига -- Записано со слов Н. С. Мишиной. Летом 1970 г. Нина Семеновна Мишина по благословению своего духовного отца поехала со своими сыновьями к о. Тавриону в Пустыньку. Сереже было 12 лет, а Коле 9 лет. У нее были осложнения на работе за посещение церкви, неприятности в школе по поводу ношения крестиков ее детьми. По этому же поводу были неустройства и в ее личной жизни. Отец Таврион принял их с радостью и при первой же беседе сказал, что Сережа будет хороший и смиренный врач, также посоветовал и младшему сыну пойти в медицину. После беседы с о. Таврионом Нина Семеновна во время школьных каникул и отпуска вместе с детьми ежегодно стала приезжать в Пустыньку. Послушания несла на кухне. Отец Таврион всегда полагался на ее искусное приготовление блюд, особенно когда предусматривался приезд каких-то важных гостей. Ее труд отмечал и  владыка Леонид (Поляков) во время праздничных трапез. Детям также находилась какая-нибудь работа. Батюшка ей писал: «Самое хорошее обнадеживающее впечатление оставили для меня и Пустыни ваши детки Сережа и Коля. Дай Бог, чтоб они и впредь так росли и созревали сознанием и потребностью труда. Храни и умудри вас Господь. А.Т.» Шли годы, подрастали сыновья Нины Семеновны Мишиной. Сергей окончил медицинский институт и стал хирургом-травматологом, как когда-то предсказал батюшка. Сын Николай также медицинский работник. Постоянная переписка с батюшкой в течение восьми лет и встреча с ним оставили в их сердцах глубокий духовный след и теплые воспоминания о нем. Нина Семеновна Мишина вспоминает: «Однажды, в Рождественский праздник я с сыновьями была в Пустыньке. Нужно возвращаться домой, а я сильно заболела. Отец Таврион посмотрел на меня и сказал: «Нина, возьмешь такси». Я сказала: «Кто к нам поедет ночью за город в Подмосковье с Внуковского?» Но когда мы вышли из самолета, к нам, откуда не возьмись, подъехало такси. И нас довезли до самого дома. Радости не было конца. Я тут же возблагодарила о. Тавриона за его милость к нам. Как-то во время моего пребывания в Пустыньке о. Таврион сказал: «Пойдем, я тебе хочу что-нибудь подарить». Иду и мечтаю — сейчас хрустальную вазу мне подарит (у него было много красивых рижских ваз). Подойдя к серванту, сказал: «Вот красота!» И благословил мне крупную расписную рижскую свечу. Этот подарок для меня — святыня. Много можно вспоминать о его прозорливости! Он не оставляет нас в наших прошениях и молитвах к нему и по сей день. Все неразрешимые вопросы сами собой разрешаются». 2008 г., 20 января. Дедовск (Московская обл.) —— Записано со слов о. Иоанна Мелехина На одре болезни о. Таврион благословил моего отца Феодора Мелехина оставаться здесь хозяином по хозчасти. В Пустыньке он с усер-днем, умело выполнял столярные, плотницкие и др. работы. Но отец по искушению хотел уехать. Не хотел брать на себя эту ответственность и уехал. В автобусе в Елгаве почувствовал необычное внутреннее состояние, как бы душа отходит от тела. Он вышел из автобуса и осознал, что такое благословение старца. Вернулся он в Пустыньку и нес батюшкино послушание до своей кончины, приняв иноческий постриг с именем Фаддей. В 1989 г. я посетил Пустыньку и могилу своего отца. Пройдя к могилке о. Тавриона, я увидел и услышал, как одна бесноватая женщина лаяла на могилке батюшки и говорила: «Плохой Таврион, плохой. Ав, ав, ав». И так несколько раз. В ней ее языком говорил бес. Потом подошла ко мне заплакала и говорит: «Мне очень тяжело, благословите». Тогда я понял, какая благодатная сила исходит из могилы старца Тавриона. Батюшка решал неразрешимые вопросы посещающих его, потому что он обладал премудростью. Истинная премудрость есть страх Божий. По вере дается страх Божий. 2008 г., 20 февраля. Село Чудиново Челябинской обл. — Записано со слов Веры Милениной Об архимандрите Таврионе я знала с самого раннего детства из рассказов моей мамы — Анны Николаевны Милениной, и её подруги из Рыльска — Раисы Сергеевны Танцуры, которая в 1920-е гг. несла послушание псаломщицы во время архиерейских служб владыки Павлина (Крошечкина). Она часто приезжала к нам в Курск. В разговорах они постоянно вспоминали отца Тавриона. Из их бесед я узнала, что батюшка Таврион жил у нас в конце 1930-х гг. На чердаке нашего дома стоял огромный чемодан, похожий на сундук. Там находились кисти, тюбики с красками, вазы для цветов и посуда, предназначенная для совершения Литургии. Хранились также иконы, принадлежавшие епископу Павлину. В самом доме на стенах висели картины, написанные батюшкой Таврионом. Рамки для некоторых картин были выполнены о. Евгением (Забашта), когда они оба жили у нас. Я любила рассматривать все эти предметы — эти сокровища окружали меня с детства. Когда мама приехала из Казахской ссылки (п. Фёдоровка), она долгое время ничего не знала об о. Таврионе. Во время её ссылки я оставалась с тётей — Марией Николаевной. Она часто вспоминала, как вечерами с о.  Таврионом пили чай и допоздна беседовали на разные темы. Без благословения о. Тавриона моя мама и тёти — Мария и Надежда, решения по жизненно важным вопросам старались не принимать. Ещё маленькой я с мамой ездила в Москву, где мы останавливались у Калинкиных — духовных чад батюшки Тавриона и давних знакомых владыки Павлина. Уже в то время я осознавала, с каким большим почитанием близкие люди говорили об этих духовных подвижниках. От мамы я не раз слышала, что отцу Тавриону удалось навестить владыку Павлина, когда тот был в заключении. Так что, не зная о. Тавриона лично, я очень хорошо знала его заочно. В 1957 г. мы с мамой ездили в Глинскую пустынь, где служил о. Таврион. Народу приезжало туда очень много. Помню, как он после Литургии читал по 7, 8 акафистов, и все удивлялись, как у него хватало сил. Уже будучи взрослой, я познакомилась с о. Таврионом в Пустыньке, под Ригой. Мы ездили с мамой туда несколько раз. Поездки производили на меня большое впечатление: другой уклад жизни, огромный лес, храмы. Такого изобилия цветов, украшавших храмы, я никогда больше нигде не видела. Казалось, службы архимандрит Таврион совершал в один миг, а его проповеди можно было слушать бесконечно. Меня поражали огромные очереди к нему на приём! И как он только мог после службы принимать столько народу?! К нему приезжали разные люди — духовенство, военные, артисты, со всех концов страны: с севера, юга, из Средней Азии. Спать батюшка ложился очень поздно, в его окне долго за полночь горел свет. Мы жили над его кельей, и я слышала, когда он ходит и когда встаёт. Вставал он рано. Для меня было потрясением, как может человек так мало спать — 3, 4 часа, и так много трудиться?! Во время нашего пребывания в Пустыньке о. Таврион старался, чтобы мы обязательно съездили на взморье. Благословлял побывать в Риге, посетить соборы и музеи. Во время каждого нашего приезда показывал, что построено нового, предлагал сходить в баню. Он любил русскую баню и любил париться, считал, что баня оздоровляет и бодрит. Огромная библиотека, собранная батюшкой, содержала не только духовную литературу, но и собрания сочинений классиков, и поражала многочисленностью книг. Архимандрит Таврион предсказал моё замужество, описал будущего мужа за три года до нашего знакомства. Последний раз мы были в Пустыньке с мамой за месяц до кончины о. Тавриона, помню его лежащего на диване и очень худого. С нами он уже говорил совсем мало. Благословил последний раз. А раньше расспрашивал обо всех, кого помнил в Курске, обязательно передавал им поклоны и подарки. Когда уезжали, то давал машину доехать до вокзала. Раньше, бывало, когда что-то случалось неразрешимое, и мы не знали, как поступить, о. Таврион посоветует, благословит, и всё устраивалось. И сейчас, когда мне бывает трудно, я смотрю на его фотографию, обращаюсь к нему, и он помогает. 2008 г., 8 октября. Курск. -- Записано со слов протоиерея Сергия Костарева1 С архимандритом Таврионом я был хорошо знаком по Рижской и Пермской епархиям и был знаком с людьми из Глинской пустыни, в частности с иеромонахом Филаретом (Борисом Кудиновым). Он был пострижен отцом Андроником (Лукашом). Мы с отцом Филаретом закончили Ленинградскую Духовную Академию. Он с архимандритом Таврионом нес свои подвиги в Глинской пустыне и отзывался о нем очень высоко, и отзывы его были непростыми. В частности, он о нем говорил как о подвижнике, как об аскете, что он по призванию монах. Когда я служил в Рижской епархии, о. Таврион был настоятелем в Пустыньке, которая находилась в нескольких километрах от Елгавы. Я в это время священствовал в Енсбуксе, был настоятелем в Никольской церкви. В Ригу ездил через Елгаву и всегда останавливался здесь для того, чтобы побыть с о. Таврионом и совместно послужить, и для того, чтоб поговорить и посоветоваться с ним. Он был очень опытный духовник, и советоваться с ним было полезно.
Отца Тавриона очень уважал владыка Леонид (Поляков), архиепископ Рижский и
Латвийский. Отец Таврион своей хозяйственной деятельностью поднял Пустыньку.
Мне приходилось встречаться с о. Таврионом и на приеме, и за трапезой у владыки Леонида. Я вместе с о. Таврионом совершал Божественную литургию и видел, как он готовился к ней, и как он истово совершал, как он выходил несколько раз с проповедью к пастве. Он был очень скромный старец, высокой монашеской жизни, хороший собеседник и эрудированный человек. Отец Таврион был замечательным хозяйственником. Он ежедневно совершал Божественную литургию, постоянно был занят делами и всегда жаловался на то, что у него «непочатый край» дел и не хватает времени. Каждый день, каждая минута у него были запланированы. Отец Филарет мне много говорил об о. Таврионе, хотя я знал о нем не меньше, поскольку он у нас, в Пермской епархии, служил. В то время у нас здесь в Перми святительстовал архиепископ Пермский и Соликамский Иоанн (Лавриненко). Пермь о. Таврион очень любил и о Перми всегда с любовью отзывался. Дружил с о. Михаилом Луккане-ном, со старым духовенством и особенно с о. Григорием Ахидовым. Здесь у него было очень много знакомых и друзей. Архимандрит Таврион был не простой старец, он был награжден Патриаршим Крестом. Редкий священник имеет эту высокую награду. В Переделкино архимандрит Таврион был духовником Патриарха Алексия I (Симанского), который советовался с ним много и обо всем. Он ему доверял и верил. Архимандрит Таврион был кандидатом на Архиерейскую кафедру, чуть ли не на Пермскую, его готовили (сюда?). Из него был бы очень хороший архиерей. Его представлял Патриарх, но Совет по делам религий и коммунисты его не пропустили. Тогда были жуткие гонения. Хрущев много принес зла Православной Церкви. Нужно, чтоб это никогда не повторилось. 2009 г., 23 января. Пермь Моя мама — Пучкова Евдокия Васильевна, и ее родная сестра, моя крёстная мама — Пучкова Валентина Васильевна, в 1950-е годы стали горячими почитателями пастырского служения отца Тавриона. Вместе с другими паломниками из Москвы мне посчастливилось посетить о. Тавриона в Глинской пустыне и в Уфе. А когда он приезжал в Москву, то несколько раз бывал у нас на квартире. Впервые близко я познакомился с батюшкой и сразу же ощутил его благотворную силу в конце 1962 года. По просьбе мамы я ездил в село Некрасовское Ярославской области, на место нового назначения пастырского служения отца Тавриона. Он сам встретил меня ранним утром в Некрасовском, на автобусной остановке. Храм стоял при входе на сельское кладбище. Здесь же располагалась пятистенная изба, в одной половине которой разместился отец Таврион, а в другой жил с семьей сторож. Храм с 1930-х годов использовался под зернохранилище, и только благодаря хлопотам Патриархии и особенно владыки Никодима, в то время митрополита Ярославского и Ростовского, был возвращён епархии. Силами духовных чад батюшки Тавриона (местных, а также из Москвы и Уфы) храм был очищен от мусора и грязи, но он был отключён от сельской электросети, поэтому освещался только несколькими лампадами и фитильными коптилками. По молитвам и хлопотам отца Тавриона представителям Патриархии удалось добиться от властей указания местному уполномоченному по делам религии —- «разрешить» установку дополнительных столбов для подводки электросети. А через две недели в Москве удалось достать провод и фурнитуру (дефицит в то время) для внутренней подводки электричества в храме. Всех поражала необыкновенная духовная и физическая работоспособность отца Тавриона. Он умел и успевал очень многое делать: проводил Богослужения, писал иконы, обновлял царские врата, хлопотал о нуждах храма, посещал больных и умирающих не только в Некрасовском, но и во всех деревнях района. Кроме того, сам готовил пищу для себя и тех, кто у него останавливался. А ведь это было время изощрённого хрущёвского гонения на Церковь. На любой вызов (в том числе к умирающему человеку) чтобы пойти, надо было получить разрешение от уполномоченного. В летнее время не давали лошадь для поездки в дальнее село. Уполномоченный запрещал Богослужение в рабочие дни недели, «чтобы не отвлекать колхозников от страды». А летом у колхозников все дни были рабочими. На все эти требования батюшка терпеливо отвечал пастырской любовью к ближним и своему долгу. Рождество 1963 года прихожане и паломники из Ярославля, Москвы, Уфы встречали в обновлённом храме как чудо. Кроме иконы «Вознесение» в алтаре, отец Таврион написал в виде диорамы икону «Рождество», для неё были выпилены ручным лобзиком объёмные фигуры коленопреклоненных волхвов. Все иконы и царские врата были обвиты елочными ветвями и гирляндами маленьких разноцветных лампочек (тогда это была редкость). Входящих невольно охватывал душевный трепет от благолепия в возрождённом храме. С тех пор, как я познакомился с батюшкой, меня постоянно тянуло в Некрасовское. Работа, семейные заботы, конечно, не позволяли часто к нему приезжать. Но удавалось заработать отгулы и раз в месяц ездить в Некрасовское на два дня. Сообщение было удобное: ночной автобус из Москвы от Курского вокзала отходил в 22.30, поспишь, и утром в 6.00 — уже на месте. Каждая минута общения со старцем духовно обогащала, очищала от житейской «грязи». Постоянно хотелось чем-нибудь отблагодарить его. Кажется, немного мне это удалось, когда обустраивали батюшке постель. В передней комнате стояла большая русская печь с тёплыми полатями («лежанка»). После пребывания в тюрьмах, ссылках, на каторге «великих коммунистических строек» у отца Тавриона к 65-ти годам очень болели суставы и спина. Поэтому он устроил ложе на полатях. Удалось удачно сделать освещение этого места. Батюшка много читал, особенно перед сном. Позже получилось достать коротковолновый радиоприемник, и в полночь он мог слушать радио «Голос Америки», по которому передавались романы А. И. Солженицына «Архипелаг Гулаг» и «Раковый корпус». Отец Таврион говорил, что очень точно в них описаны тяготы заключённых. Иногда он рассказывал и о своих злоключениях. Особенно мне запомнился рассказ о чудесном его спасении от верной смерти. Это было в 1932 — 1933 годы, когда он работал на строительстве Беломорско-Балтийского канала. Канал соединял Белое море с Онежским озером и сокращал водный путь между Ленинградом и Архангельском на 4 тысячи километров. Берега Онежского озера покрыты огромными валунами, диаметром до 3 — 5 метров. Заключённые должны были вручную кувалдами разбивать эти валуны на булыжники, размером до 12 см в диаметре, затем на тачках везти к барже и грузить в неё. Баржа везла булыжники к прорытому каналу, а там заключенные другого лагеря укрепляли ими берега. Через месяц-полтора такая работа при скудном питании приводила к полному истощению организма. За полгода навигации гибло три четверти партии. Им на смену пригоняли новых «строителей». Как рассказывал отец Таврион, он тоже превратился в «доходягу». Однажды, когда он катил тачку по трапу на баржу, потерял сознание и свалился вместе с тачкой с трапа. Конвоиры подняли его и отнесли в больничный барак умирать. Очнувшись, батюшка стал молиться Божией Матери. Вдруг к нему подошли двое: один — представитель начальства, другой — молодой парень в робе заключённого. Спрашивают: «Ты художник-иконописец?» Батюшка ответил: «Да, до ареста учился и писал иконы, в ссылке приходилось писать плакаты и картины по требованию тюремного начальства». Оказалось, что в новой партии заключённых были двое студентов театрального вуза, один из них — родной племянник начальника лагеря, который, чтобы спасти его от верной гибели на каторжной работе, позволил ему набрать труппу для организации «пролетарского театра». «Театру» потребовался художник-декоратор. Достоинства каждого заключенного были известны начальству, и на отца Тавриона пал счастливый выбор (конечно, Божие провидение). Ему предоставили 6-метровую комнату в барачном клубе. Приступая к новому делу, батюшка написал небольшую иконку Божией Матери, помолился и стал готовить декорации. В течение нескольких месяцев с Божией помощью немного окреп физически. В селе Некрасовском отца Тавриона посещали многие паломники. За советами приезжали духовные чада из Перми, Уфы, Москвы и, конечно, Ярославля. Просили на память его фотографию. Батюшка, узнав, что у меня есть фотоаппаратура, попросил организовать фотографирование. Это было выполнено. В 1967 году, по кляузе одного из членов «двадцатки», отца Тавриона перевели в село Фефилово (станция Новый Некоуз Ярославской области), на место парализованного священника отца Павла. Как и всюду он продолжил пастырское служение с прежним благоговением и решимостью. Кроме каждодневных пастырских обязанностей, писал иконы, ремонтировал полы в храме, принимал сотни паломников. На двух грядках, которые ему были предоставлены, он выращивал не только овощи, но и цветы. Все удивлялись, что в этой, относительно холодной местности, у него к Пасхе и Троице цвели тюльпаны, ирисы, пионы, гиацинты, георгины. А розы около храма и под окнами его дома цвели всё лето и осень. В 1969 году по ходатайству владыки Леонида (Полякова), архиепископа (позднее митрополита) Рижского и Латвийского, архимандрит Таврион был направлен на последнее место своего служения — в Спасо-Преображенскую пустынь близ города Елгава. Тысячи паломников со всего Советского Союза стремились посетить монастырь в надежде побеседовать со старцем, помолиться на его Богослужениях. Для размещения паломников отец Таврион добился строительства небольшого двухэтажного дома, который был построен в 1970 году в основном силами паломников. Еще была построена для паломников трапезная с кухней и складом для провизии. Летом после утренней Литургии и трапезы некоторых паломников батюшка благословлял на полевые работы по просьбе соседнего совхоза. Совхоз расплачивался за работу мукой, овощами и крупами — это шло на общую трапезу. Моя мама и крёстная часто и подолгу жили в Пустыньке. Мне же удавалось посещать архимандрита только два — три раза в год, бывал я по три — четыре дня. В августе 1974 года я приехал по благословлению батюшки в Пустынь со своим пятилетним сыном Дмитрием. Батюшка, несмотря на большую занятость, каждый вечер много беседовал с ним. Предвидя в малыше творческие задатки, он приглашал его в библиотеку и показывал книги и альбомы с иконами Рублева и фресками Васнецова. В следующие наши приезды отец Таврион знакомил Дмитрия с историей христианства, с работами великих художников и скульпторов, оформлявших храмы, с иллюстрациями к Священному Писанию. В его библиотеке были Библии, изданные во Франции (с литографиями Доре), Германии и Австрии (с цветными иллюстрациями старых немецких мастеров). Сын очаровывался красотой и гармонией Божиего мира. Детское восхищение от встреч и бесед с отцом Таврионом переросло в любовь и желание творить скульптуры малых форм. В детском саду, затем в школе он лепил из пластилина и глины вначале зверушек, потом героев сказок. В итоге это стало его профессией. Сейчас Дмитрий — член Международного союза художников по разделу керамики. К сожалению, в «новой» России эта творческая профессия не востребована, как и многие другие с нравственным началом. Его последняя встреча с отцом Таврионом была на Рождество 1978 года (года кончины старца). В начале зимних каникул сын простудился и заболел. Но он так хотел поехать в Пустыньку на Рождество, что убедил нас с мамой взять его с температурой с собой. Он убеждённо заявил: «Отец Таврион излечит меня быстрее, чем любое лекарство». Мы выехали в Ригу 5 января. Утром 6 января на вокзале нас встретил по поручению батюшки знакомый таксист Володя. Когда приехали в Пустыньку и подошли за благословением к отцу Тавриону, сын действительно почувствовал себя лучше: температура стала нормальной, и он с другими детьми принимал участие в предпраздничной суете по оформлению рождественской ёлки. А вечером стоял на левом клиросе всю Рождественскую службу. После утрени отец Таврион пригласил нас разговляться в трапезную, здесь сын со всеми пел «Христос рождается!» Таким нам запомнилось последнее Рождество с батюшкой. 9 августа того же, 1978 года, крёстная (Пучкова Валентина Васильевна) позвонила из Риги, сказав: «Отец Таврион зовёт тебя срочно приехать в Пустыньку!» Архимандрит предвидел скорую кончину. С работы меня отпустили на два дня, надо было срочно ехать в командировку в Красноярский край. В Ригу прилетел 10 августа. Батюшка благословил меня, пожелав большого терпения во всех жизненных ситуациях. Мы простились по-христиански, и на следующий день я улетел в Москву, а вечером — в Красноярск. 13 августа домой пришла телеграмма о кончине архимандрита Тавриона. Я не смог приехать на похороны — был в Сибири, на полигоне. Верю, что и после кончины отец Таврион остаётся молитвенником за своих духовных чад перед престолом Божиим. В августе 1985 года я был в командировке в Ленинграде, на заводе «Обуховская оборона» (в то время «Большевик»), Прямо с совещания у главного инженера меня увезли с приступом в больницу, сразу на операционный стол с диагнозом «перитонит», была велика вероятность летального исхода. Сознание вернулось только на четвёртый день после операции. Перед тем, как пришёл в себя, видел сон: будто нахожусь в какой-то длинной пещере, подобно катакомбам Киево-Печерской Лавры, пещера освещена ярким светом, а в конце её стоит в светлых ризах, задумчиво отец Таврион, такой, каким я его видел на последнем Рождественском богослужении. Очнулся, вижу, что лежу под капельницей (многократно переливали кровь), рядом стоят приехавшие из Москвы начальники. Они были очень удивлены моему чудесному возвращению к жизни. Я же уверен, что это молитва батюшки водила чудесными руками хирурга — Савиной Татьяны Васильевны. После были еще две операции, и они прошли успешно. В ноябре 2005 года я попал в 50-ю городскую больницу со вторичным инсультом (с частичным поражением мозга и парализацией правой стороны). Вечером как неподвижному больному подошла сиделка, помогла покушать и приготовиться ко сну. Сказала, что она матушка Нина и что ещё несколько матушек выполняют послушание по благословению настоятеля ближайшего к больнице храма — отца Димитрия (Смирнова). Я её спросил: «Не тот ли батюшка, который молодым со своей женой (матушкой) приезжал в Латвию, в Пустыньку к архимандриту Тавриону?» Матушка Нина ответила, что тот самый. Божия воля и, конечно, молитва отца Тавриона помогли выписаться из больницы через 19 дней, и на своих ногах в сопровождении жены я вернулся домой. 2009 г., сентябрь. Москва. Однажды на соборовании находилась женщина 35 лет, преподаватель университета. В нее вселился бес. Соборовало несколько священников, среди них о. Таврион. В ней бес кричит: «Ну, ты, рыжий поп, я тебя не боюсь!» Другому священнику: «Эй ты, артист! Давай, давай, мажь, ничего страшного!» Когда подходил о. Таврион, она делала отталкивающее движение руками, а бес кричал: «Не надо, не надо, Таврион! Никого не боюсь, одного Тавриона боюсь! Никто не знает, что будет с нами, один Таврион знает!» И после помазания эта женщина становилась синей и валилась на пол, как сноп. А во время батюшкиного соборования из одного мальчика зримо выходили бесы. Одна учительница привозила больную дочь. Всю жизнь эта женщина провела бестолково и безбожно. А когда у нее родился неполноценный ребенок, тут она обратилась, наконец, ко Господу. Стала ездить по монастырям, по старцам. Девочка не разговаривала, а только мычала и не слушалась. Иногда мать не выдерживала и как-то толкнула ее. Отец Таврион этого не видел, но прозрел, и во время проповеди гак строго махнул пальцем в сторону матери: «А такие-то у Бога на первом месте» (это о девочке). Однажды в келью батюшки с решительным видом прошли три милиционера. «Бедный батюшка!» — посочувствовал кто-то. «Сейчас посмотрите, какой он бедный», — сказал близкий ему человек. Через некоторое время милиционеры вышли с заплаканными глазами.
Некая женщина пришла к о. Тавриону из любопытства. Полон храм народу. Она вошла и думает: «Где этот хваленый батюшка?» Отец Таврион в это время говорил проповедь, но вдруг прервался и на весь храм отвечает: «А хваленый батюшка — вот он». Женщине стало стыдно. В Пустыньку приехала одна учительница и очень дерзко выступила против о. Тавриона. Тот, видя ее озлобление, неожиданно сказал: «Люди все хорошие, и ты тоже. Вот возьми и опиши свою жизнь с семилетнего возраста. И записи дашь мне». Видимо, батюшка много за нее молился, потому что через некоторое время, проделав эту работу, женщина говорила: «Ненавижу свою жизнь и все, что делала. Не могу на это оглянуться». Она стала посещать о. Тавриона. Проработавший в Пустыньке у о. Тавриона около года р. Божий А.Б. свидетельствует: «Было такое ощущение, что о. Тавриону не надо ничего говорить, он любит, все понимает и принимает тебя. И понимал, что люди получают от него особую благодать. С другой стороны — был страх и трепет от пребывания в пронизывающем свете его личности. Я его рассмотрел только в Москве на фотографии, так как в реальности казалось, что лицо его все время в солнце». -- В Пустыньку к о. Тавриону приезжало много верующих из Перми. Раба Божия Нина, будущая супруга священника Василия Ворошилова, рассказала, как батюшка обличил ее: «Перед сном я перекрестилась под одеялом, так как в комнате были люди. После обедни, когда подошла ко Кресту, о. Таврион мне сказал: «А под одеялом креститься нельзя», — на что я так удивилась». —-- Один р. Б., больной раком, приехал к о. Тавриону. По благословению батюшки проживал в Пустыньке некоторое время. На трапезе с одной ложки супа стал поправляться. Позднее вылечился и приезжал подлечиваться.
|
